Василий Зайцев - Подвиг 1972 № 06

Да нет, ерунда. Стал продвигаться вдоль стены дальше. Стена закончилась кучей песка. Полежал немного на песке, успокоился, пошел в другую сторону. И снова наткнулся на стену. Не было выхода. Напрасно я ползал, царапал пальцами бетонированные стены.

Вокруг меня одни стены и завалы. Выхода нет.

Под руку подвернулась саперная лопата. Скорее откопаться! Но куда ни ударь — везде лезвие лопаты налетает на дерево. Замурован со всех сторон…

Отошел от досок и бревен метра на полтора–два, снова заработал лопатой. Землю выбрасываю на середину блиндажа, подминаю под себя. Скорее выбраться на волю, глотнуть свежего воздуха, посмотреть на небо, увидеть ребят… Лучше быть убитым в бою, чем заживо погребенным.

Копаю усердно. Снова накат бревен. Что можно сделать саперной лопатой? Возвращаюсь к середине блиндажа.

Становится душно. Падаю на холодный сыпучий песок. Стараюсь припомнить, где должен быть выход. Не могу собраться с мыслями. В ушах звенит, с каждой минутой дышать становится все тяжелее. И вдруг обжигает мысль: чем дольше буду лежать без дела, тем скорее придет смерть. Надо добывать свежий воздух!

Беру лопату, опять ползу между бревнами в свою нору. Работаю без отдыха, как крот, врываюсь все дальше. Позади рухнула глыба песку, придавила ноги. Кажется, отрезало выход в блиндаж…

Не хватает воздуха. Какой–то комок подкатился и стал поперек горла — ни вдохнуть, ни выдохнуть. В глазах мелькают разноцветные искры, плывут радужные круги. Из последних сил упираюсь ногами в бревно и бью лопатой в стенку. Раз, другой, третий… Лопата проваливается в пустоту. Еще рывок, и… наконец–то! Но силы оставили меня, и я ткнулся лицом в землю.

Когда поднял голову, была темная ночь. Я жадно глотал свежий воздух, не мог насытиться.

Меж бревен и досок я, оказалось, проделал хороший лаз. Через него и выбрался из блиндажа.

В сторону Волги летели трассирующие пули. Из окон нижнего этажа конторы метизного завода строчили фашистские станковые пулеметы. В небе вспыхивали ракеты, освещая покореженное полотно трамвайной линии, разбитые трамвайные вагоны.

Теперь мне стало ясно, где я и как нужно действовать. Чтобы выйти отсюда к своим, надо подорвать пулеметы.

Вернулся снова в блиндаж. Нужны гранаты. Но как ни старался, сколько ни ползал по полу, гранат найти не мог. Темно. Нужен свет, чтобы осмотреться. Нужны спички.

Начал шарить по карманам убитых. В одном кармане зашуршал коробок и кисет с махоркой. Обрадовался находке, смастерил самокрутку, чиркнул спичкой, прикурил. И в ту же секунду заметил — в углублении стены стоит лампа «катюша», рядом — коробок спичек.

Зажег лампу, начал разрывать песок, искать гранаты. Возле стены на полу до половины засыпанные песком лежали автоматы, разбросанные всюду патроны, готовые диски к автоматам. И среди этого склада — ящик с гранатами Ф–1. Наполнив ими карманы и противогазную сумку, я вылез из норы.

Из окна конторы метизного завода по–прежнему бьет фашистский пулемет. Под грохот очередей переползаю от воронки к воронке, прижимаюсь к фундаменту конторы. Вспыхнула ракета, вырвала из темноты сорокапятимиллиметровую пушку.

Еще ракета, и одновременно заработали оба пулемета: один строчил в восточном направлении, другой в западном. Осветительные ракеты взлетали беспрерывно. Местность все время была освещена, и это дало мне возможность хорошо все рассмотреть. Мне стало понятно, что гитлеровцы вклинились в нашу оборону, превратив контору метизного завода в свой опорный пункт.

Один пулемет был установлен в окне первого этажа, другой — где–то рядом и чуть выше. Вот они снова заработали, и я приподнялся. Прижался спиной поплотнее к стене и швырнул в окно гранату, потом другую, третью. Осмелел, стал поудобнее, начал бросать еще и еще…

С восточной и западной стороны конторы раздалось «ура». Это пошли в атаку, как потом выяснилось, наши вторая и четвертая роты.

Опорный пункт фашистов был ликвидирован, контора оказалась снова в наших руках.

Когда командиры собрались в ее подвале, стали уточнять, кто подобрался первым и подорвал пулеметы. Судили, рядили, но обо мне не подумали.

У входа в контору я встретил Николая Логвиненко. Он о чем–то расспрашивал солдат, черкая в своем блокноте. Я понял, что Николай собирает материал для описания боя. И для этого исписал уже не один десяток страничек своим убористым почерком.

Увидев меня, Логвиненко остолбенел, потом схватил за рукав и потащил к командиру роты. Мы спустились в подвал. Старший лейтенант Большешапов оторвался от карты, поднял голову.

Я смотрел на Большешапова с некоторым удивлением. Почему он так пристально всматризался в мое лицо, что хотел спросить?

— Жив! Смотри, живой! — радостно крикнул он.

Я оглянулся: о ком это он? А Большешапов выскочил из–за стола, подбежал ко мне, обнял, поцеловал.

— Вася, ведь мы тебя похоронили!

— Посмотри–ка на себя, — сказала медсестра Наташа Твердохлебова и протянула мне уголок зеркальца.

Вид у меня был страшный. Лицо грязное, измазано кровью. В подвал зашел капитан Котов. Посмотрел на меня, потом на командира роты.

— Что это он, ранен, что ли?

— Нет, товарищ капитан, наш главстаршина с того света вернулся, — ответил с улыбкой Большешапов.

— Идите, приведите себя в порядок, потом расскажете, что с вами произошло, — приказал мне комбат.

В углу подвала стояла большая пожарная бочка с водой. Фашисты, наверное, тоже пользовались водой из этой бочки, и мне не хотелось прикасаться к ней, но делать нечего…

У Николая Логвиненко нашелся станочек для безопасной бритвы, кто–то отыскал лезвие далеко не первой свежести. Помазком послужил лоскут бинта.

Побрился, умылся, пришел к капитану и рассказал все, как было.

В воздухе закружились немецкие бомбардировщики — снова прилетели обрабатывать район метизного завода, мясокомбината и бензохранилища. Мы уже изучили тактику гитлеровских летчиков и знали, что в первом заходе они будут сыпать крупнокалиберные фугаски. Эти бомбы глубоко входили в землю, а потом рвались, сотрясая целые кварталы.

Поэтому мы оставили блиндажи и укрылись в траншеях.

Вот на наших глазах вздыбилась стена мясокомбината. Фугаска подняла ее в воздух и расшвыряла в стороны. Дым и пыль смешались, стало темно, душно.

Когда пыль осела, увидели, что взрывная волна швырнула рядом нашего матроса–тихоокеанца Леонида Смирнова и мертвого фашиста…

В районе бензохранилища тоже рвались бомбы большого калибра. Как папиросная бумага, гнулась и корежилась листовая сталь бензоцистерн. Падали там мелкие бомбы замедленного действия. Торчат хвосты этих бомб перед глазами — кто их знает, когда взорвутся… Противная штука.