Роми Шнайдер - Я, Роми Шнайдер. Дневник

Я, кстати, не знаю, видела ли Роми меня когда-нибудь на экране. Когда она жила в Мариенгрунде и в интернате, она редко бывала в кино. Может быть, именно поэтому те немногие фильмы, что она видела, произвели на неё особенно сильное впечатление. Кроме кино, имена её родителей постоянно упоминались в газетах, журналах, буклетах. Её одноклассники, вероятно, ожидали, что Роми окажется какой-то особенной. Всё это не могло пройти для девочки бесследно.

А самым важным мне кажется то, что Роми получила мощнейшую актёрскую наследственность. Я-то сама как актриса была в своей семье исключением, поскольку ни один мой предок или родственник не имел ничего общего с театром. Известно, впрочем, что как раз такие «чужаки» особенно полно передают потомкам свой дар.

А вот по линии отца Роми впитала давнюю актёрскую традицию. Семья Ретти насчитывала несколько поколений артистов. Уже прапрадед Роми был актёром в Австрии. Его сын, прадед Роми, тоже был актёром и женился на актрисе. Дочь этой пары, бабушка Роми — знаменитая Роза Альбах-Ретти, которая и сегодня выступает на сцене венского Бургтеатра.

Роза Альбах-Ретти носит титул придворной актрисы. Она стояла на сцене в славное для венского театра время, была принята императором Францем-Иосифом и разъезжала в собственном фиакре, как это было принято среди придворных актёров. Она выступала с Кайнцем и Миттервурцером, все вместе они были звёздами действительно великого театра.

Без сомнения, такие предки значили для Роми очень много. Парадоксально, но я не думала, что подобная наследственность непременно проявится. Сегодня я знаю: было бы напрасно склонять Роми к какой-то иной профессии. Актёрская кровь говорила в ней ясно, побуждала её двигаться в эту сторону, и вышло так, что двери в артистический мир открылись перед ней очень рано, в пятнадцать лет.

Во время войны Роми была ещё ребенком, что и оградило её от многих бурь, которые пережили все люди в военные годы. Судьба пощадила её, и горькие события моей личной жизни тоже прошли мимо неё. Они произошли, когда Роми была в интернате и не имела никаких серьёзных забот.

Когда я сегодня думаю об этом — мы поженились в 1937-м — то нахожу очень много общего между Роми и её отцом. Мать Вольфганга, актриса Альбах-Ретти, была категорически против актёрской профессии для своего сына — вероятно, из тех же соображений, что и я относительно Роми. Когда Вольф сидел на козлах почётного фиакра или в машине возле своей матери и её друзей, знаменитых актёров и актрис, то ему всегда хотелось стать кучером. Его талант открылся позже.

Математика, слабое место Роми, и её отцу доставляла в школе много проблем. Ему разрешили посещать занятия в Венской академии музыки и театра. Прошло не так уж много времени, и дарование истинного сына своей матери вышло на свет божий. В постановке комедии «Славная женщина» Александра Биссона юный слушатель Академии оказался столь заметным в роли юного же любовника, что его взяли в 1926 году в Бургтеатр. Вот это была награда!

Часто он выступал на сцене вместе со своей матерью; порой и по сюжету они бывали матерью и сыном. Через пять лет после начала карьеры его взяли на студию УФА, в Берлин.

Есть люди, которые не могут найти контакт с детьми, даже со своими собственными. В нашем случае, возможно, виной была жизнь вдалеке от семьи и детей. У Вольфа были с детьми большие психологические трудности, и он преодолевал их с помощью своей характерной черты — особого, лучащегося юмора. Он был вообще-то вечным пострелёнком. Он находил забавным тайком обучать Роми всяким крепким словечкам. «Но ты можешь так говорить только когда меня здесь уже не будет», — настойчиво внушал он ей.

Иногда я просто не верила своим ушам: Роми своим детским голоском выдавала такие солёные мужские выражения, что хоть стой, хоть падай. Несомненно, это был «папочка», и мне стоило больших трудов отучить её от этой прелести.

Разумеется, Вольф находил и другие способы проводить время с дочерью. Например, засовывал её в свой рюкзак и отправлялся на велосипедную прогулку. Он старался! Но инстинкт у маленьких детей безошибочен. Для Роми «папочка» так и остался далёким существом (он и был чаще всего на самом деле далеко), отношения их не потеплели, хотя она пыталась всем своим детским сердцем полюбить отца. Несмотря на эти попытки, она была и осталась «маменькиной дочкой», что, как известно, с дочерьми бывает относительно редко.

В 1945-м я получила развод — вскоре после рождения нашего сыночка Вольфи. Детей присудили мне. «Все мужчины — слабые», — прочла я недавно в «Мюнхенер Иллюстрирен». Вольф был таким в действительности.

Я ждала, что он вернётся. И когда увидела, что надежды нет, однажды схватилась за револьвер. Удержала меня мысль о детях. Время шло, и меня всегда утешала эта мысль. Всегда она помогала мне выстоять.

Если хочешь вновь собрать себя из осколков, нет ничего лучше, чем развод втихомолку. Надо отсидеться в своей пещере. Кстати, и с фильмами сразу после войны было покончено. Студии были, по большей части, разрушены, создатели кино рассеялись по всему миру.

Для Роми это время, к счастью, прошло безболезненно. Папочка исчез из её жизни, в которой он и без того играл лишь роль гастролёра. Все потрясения, связанные для меня с разводом, обошли её стороной. В интернате она однажды получила от отца в подарок карнавальный костюм и была в нём очаровательным чертёнком. К шестнадцатилетию она ещё получила от него телеграмму из Цюриха. После чего он исчез уже окончательно.

А вот для меня жизнь сильно изменилась. Моя профессия была почти не востребована. Фильмы не выпускались. Все заботы повседневной жизни легли только на мои плечи; прежде всего надо было думать о моих детях — Роми и Вольфи. Я поняла, что такая ответственность способна мобилизовать в человеке все его силы. Я осознала по-настоящему, что такое семья. Моя семья для меня — главное. Мои дети, которые зависели от меня, мои родители, которые жили в моём доме Мариенгрунде, — вот единственная твёрдая почва, на которой я тогда стояла.

Это и было смыслом жизни. С театром ничего не было понятно. Откроется ли где-то сцена или нет? Может, нужно подрабатывать — собрать труппу, ездить в турне, снимать залы?

У людей тогда земля шаталась под ногами. Один раз что-то получалось — а потом сто раз проваливалось. То вдруг был ангажемент, то снова — ничего. Всюду возникали авантюрные планы, большинство из них терпели крах. Были маленькие представления, сборные концерты, а потом — снова пусто. Но никто не мог позволить себе сдаться. Люди привыкают ко всему, и к таким неопределённым положениям — тоже.

В то время, когда денежная реформа уже второй раз всё изменила, в мою жизнь вошёл человек, совсем не похожий на всех тех, кого я знала до сих пор. Это было внезапно, будто волна разбилась о скалу. Я не знала тогда, что встретила своего второго мужа, который стал отчимом и по-отечески добрым другом моим детям Роми и Вольфи, — Ханса-Херберта Блатцхайма.