Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

Когда долго не выезжаешь далее ста километров от МКАД [59], то визуально уровень жизни россиян представляется весьма приличным. Огромное число новых дорогих иномарок, красивые коттеджи по всему периметру вокруг столицы на глубину как минимум 50 километров, битком набитые российскими туристами самолеты чартерных рейсов от Турции до Канар, от Египта до Таиланда. Это же все ребята из нашего среднего класса! И их так много!

Но как только берешься за статистику, оптический эффект превращается в оптический обман.

Если ориентироваться на более представительную выборку, то в 2006 году за порогом бедности жило 15,09 %, относительно бедными (душевой доход меньше 13,5 тыс. рублей) было 33,82 % жителей столицы. Если принять за средний класс семьи с душевым доходом 27–37 тыс. рублей, то эта прослойка оказалась в пределах 20 %. Еще двадцать попали в «богатые». Шестьдесят процентов пришлось на бедный слой [60]. И это в богатой Москве. Что же говорить о регионах, которым не довелось стать столичными, или обделенные углеводородами!

Повторюсь: разница в достатке была всегда. Но в советские времена она была не столь контрастной. В начале 1970-х годов месячный доход семьи, принадлежащей к «среднему классу», составлял рублей 250–350. Именно в это время я готовился к очередной лекции на обкомовском семинаре, и мне в отделе пропаганды дали обильную статистику по зарплате в Пермской области. Среди женщин самую высокую зарплату имела ректор медицинского института профессор Татьяна Ивановская, среди мужчин – генеральный конструктор авиадвигателей профессор Павел Соловьев. Их среднемесячная зарплата составляла порядка 1200–1600 рублей. Примерно в четыре с половиной раза больше средней по области.

В рыночных условиях бедный слой российского общества ужасающе «потолстел». В первом квартале 2008 года 30,3 % общего объема денежных доходов российского населения приходилось на долю 10 % самых богатых и лишь 1,9 % доходов – на долю 10 % самых бедных граждан.

Изменение структуры общества в сторону бедности – первый симптом его болезни под названием «расслоение». Но не последний.

Если говорить не о симптомах, а о причинах этой болезни, то в данном случае причина неблагоприятного изменения структуры общества – экономическая. Если бы она была единственной, не исключаю, что болезнь «расслоение» могла бы существовать исключительно в легкой форме. Но тут появилась новая напасть – психологическая.

Существуют явления, которые подавляющим большинством людей воспринимаются однозначно. Например, природного происхождения. Комфортная погода – всем хорошо. Наводнение, засуха, землетрясения – всем плохо (узко отраслевые интересы спасателей и поставщиков ритуальных услуг принимать во внимание не будем).

Расслоение как явление – штука противоречивая. В нем подобную гармонию интересов обнаружить трудно. Если даже на страну свалилось такое общее счастье, как высокие доходы от продажи нефти, то это не означает, что этого счастья всем перепало одинаково или хотя бы было разделено пропорционально. Один отхватил кусок пожирнее, другой – лишь постный кусочек, третьего фортуна обошла стороной, и он остался при своих интересах. Самое обидное произошло с четвертым – скажем, выращивающим зелень в теплицах. Повышение цен на отопление и транспортировку сделали его банкротом.

В цивилизованных странах не один век формировалась определенная культура поведения богатого человека. Ее основополагающий лозунг: «Не раздражай». Образ жизни: «Качественно, но не броско». И то, и другое не для наших.

Читая современную массовую литературу и публицистику и общаясь с молодыми современниками, я сделал для себя филологическое открытие. В XX веке ветхозаветное выражение «потемкинская деревня» было вытеснено из лексикона коротким словом «показуха». Сегодня на смену этому памятнику советской эпохи из «фени» приходят «понты».

«Понты» – фирменный знак «новых русских» начала 1990-х. Стремительно взлетев «из грязи в князи», большинство из них наивно уверовало в необратимость этого взлета. А оно оказалось для них всего-навсего катапультированием. Не всегда с мягкой посадкой. Но пока это еще было впереди, и они «на полную катушку» демонстрировали свою крутизну сотне миллионов менее удачливых соотечественников. В том числе и тем, на которых вчера они заискивающе смотрели снизу вверх.

Адекватным ответом последних является черная зависть, усугубляющая последствия расслоения. Одни, обиженные судьбой, глядя на этот пир во время чумы, просто чертыхались. Другие неожиданно легко восстанавливали в памяти изучаемые под палкой в давней юности положения марксизма-ленинизма. Прежде всего – о несправедливом распределении природной ренты и прибавочного продукта, об эксплуатации человека человеком и (прошу расслабиться) о необходимости и неизбежности классовой борьбы.

Хочу обратить внимание на то, что до сих пор мы вели речь о жертвах расслоения, которыми оказались нормальные, деятельные люди – им просто крупно не повезло. С возрастом, с предыдущей трудовой биографией, с отраслью их бизнеса…

Гораздо в более острой и бестолковой форме революционные мысли возникают у тех, чье присутствие в бедной прослойке объясняется собственной неконкурентоспособностью, нерадивостью, «вредными привычками». Правда, они-то твердо уверены, что все эти негативные характеристики не про них.

Последствия расслоения российского общества оказались катастрофическими для либералов, отцов гайдаровской реформы. А так как я активно играл в этой команде, то и для всех нас, кто играл в ней не по контракту, а по убеждению. Мы потеряли свой лучший электорат – гуманитарную и техническую интеллигенцию, которая билась за опального Ельцина, стояла у Белого дома в августе 1991 года, не сопротивлялась реформам, а требовала их. Именно эти люди обнищали в первую очередь и в большей мере, чем все остальные. Их, как и всех остальных, лишили многолетних и действительно трудовых сбережений в Сбербанке еще задолго до 1992 года. Но тогда они еще считали фантики, которые числились на их счетах реальными деньгами. Потом их добивали инфляцией, задолженностями по жалкой заработной плате…

Не менее трагичным оказался исход в «бедный» слой общества практически всех силовиков.

И интеллигентов, и силовиков перевели на самообеспечение, на подножный корм. Реализуя данный подход, немалая часть первых стала вымогать, торговать диссертациями и прочими интеллектуальными услугами, вторая – «крышевать». Эпизод плавно перешел в традицию, неукоснительно сохраняемую и сегодня, шестнадцать лет спустя.

Мое личное восприятие расслоения начала 1990-х осталось в моей памяти в виде трагического видеоряда.