Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

Снова из Москвы стали поступать заключенные-специалисты, но теперь уже гидротехники и ирригаторы. Им-то и пришла в голову счастливая идея использовать воду талых снегов. Степные горные цепи, сопки, зимой покрывались толстым слоем снега. Весной этот снег быстро начинал таять, рождая бурные потоки, которые, переполняя реки, уносили воду совсем не туда, где в ней так нуждались. Эту-то воду и решено было собрать, создав огромную систему плотин, каналов и водохранилищ.

КАРЛАГ на время превратился в земляную стройку, потребовались еще много тысяч здоровых людей, способных разбивать лопатами казахский глинозем и возить на жаре тачки. Постепенно вокруг сопок образовались валы, на реках плотны, а в долинах сопок огромные водохранилища. Из них вода все лето поступала на посевные поля. Она, эта вода, и эта ирригационная система стали залогом благополучия всего лагеря.

Что в переводе с казахского языка обозначает «Чур-Бай-Нура» — мы так и не узнали, но для нас это слово звучало угрожающе.

Ранней весной после неожиданной оттепели стал таять снег, скопившийся на окружавших равнину сопках, и бурные потоки талых вод прорвали плотину на реке Чур-Бай-Нура. Вода уже не шла в гигантские водохранилища в долине, которые должны снабжать все лето водой бескрайние посевы Котурского и Самарского отделений. Теперь эта драгоценность, пресная вода, уходила, убегала по своему старому руслу куда-то к пустынным соленым озерам.

В Главном управлении лагерного «государства Карлаг» эту угрозу почувствовали сразу же: если плотина через месяц не будет восстановлена, талые воды уйдут, летом высохнут поля, миллионы тон зерна будут не поставлены государству, и тысячи голов скота нужно будет перегонять куда-то на север за сотни верст, туда, где колодцы летом еще содержат воду.

К начальнику Котурского отделения в селе Тасс-Заимка, полковнику Донченко от «Главного» пришел телеграфный приказ:

«перекрыть плотину к 15 апреля тчк ответственность возлагаю лично на вас тчк разрешаю получить дополнительный контингент из отделения карабас тчк о принятых мерах доложить тчк никаноров».

Так долго и так трудно старый чекист Донченко полз по служебной лестнице, пройдя суровую школу на Севере, сначала на Колыме, а потом в Норильске, прежде чем он не выхлопотал себе это лакомое место в «курортном» лагере КАРЛАГ. И вот теперь все это начинает пошатываться. Не перекроет он в срок плотину, упустит воду, не получит урожая, наверняка снимут его с должности, и в его только что отстроенный уютный дом с двумя каминами и баней въедет другой счастливчик, который уже давно дожидается этого кресла. В какие руки попадет его любимица кобылица Вента, на которой он каждую неделю охотится в степи, куда он денет своих трех гончих собак, которые так ловко только что научились догонять лисиц? А еще совсем недавно нашел он, наконец, себе отличного домашнего повара-корейца из заключенных, садовника из немцев и няньку для детей! Только-только жизнь пошла как надо, как он мечтал. А теперь надо всем этим нависла угроза. Но больше всего его терзала мысль о Нине, его новой личной секретарше, белокурой красавице, которой он неделю назад подарил белый мерлушковый полушубок. Неужели вся зря?.. Все рухнет?.. Не исключено, что и в звании понизят, продолжал он мрачно размышлять, или в другой лагерь переведут, да еще и опять на Север. Ведь в этот сельскохозяйственный лагерь смог он пробраться лишь только потому, что в его послужном списке, в первой графе стоит: «после окончания семилетней школы окончил техникум сельского хозяйства и работал трактористом в совхозе». Звали его все в совхозе просто «Сашей», а не так, как теперь «гражданин начальник» — звучит хоть уважительно, но все же как-то не по-человечески. Там-то, в этом совхозе, его по комсомольскому набору и взяли в училище НКВД, сам он ту-да не напрашивался. «Да, большой путь прошел! — шептал он сам себе. — А вот теперь с этой плотиной!»

На следующее утро проснулся он с решительной мыслью бороться. «Нет уж, нет уж! — стучал он кулаком по своему столу в кабинете. — Нет! Так меня не возьмешь!»

Трудно сказать, таков ли в действительности был ход мыслей начальника отделения, или все это были лишь слухи, рассказы, бродившие среди заключенных и приправленные изрядной долей воображения, но так или иначе, а Донченко сам лично поехал на пересылку в Карабас набирать команду «спасателей», понимай, этап в 300 человек первой рабочей категории. Сам сидел в комиссии, осматривал голых людей, стоящих в очереди к столу, сам расспрашивал. Брал молодых, старался из колхозников или солдат, а еще лучше крестьян из Прибалтики, уж эти работают, себя не жалеют.

«Один день отдыха и всех на плотину!» — командовал он в управлении. И когда начальник строительства пытался убедить его, что нельзя при такой погоде на проливном дожде без плащей рабочих держать, то он начинал багроветь и кричал: «Нет уж, нет уж, себя жалеть не буду и других тоже!». И действительно себя он не жалел. Ночью с большим фонарем, под проливным дождем в кожаной куртке и без плаща, метался по строительной площадке от забоя к забою, так что прораб и десятники не успевали за ним. Или сам под конец смены вместе с учетчиком обмерял выполненную работу:

— Сто восемьдесят процентов? Как фамилия? Записываю, сегодня вечером от меня двести граммов сала получишь!

Знал он, что таких вещей делать «по режиму» нельзя. Его враг, лейтенант, начальник режима все это фиксирует. «Ну да черт с ним — сейчас нужны кубометры». Или если видит, что работяги сидят в забое:

— Почему сидишь, гад!? — Ругаться «гадом» он на Севере научился.

— Не могу, начальник, руку повредил…

Донченко щупает руку.

— Ну, врешь же, гад! Саботажник! Семенов! (Это надзиратель.) Запиши фамилию!

И дальше, и дальше бегом по забоям.

Во время ночной смены территория строительной площадки преображалась: прожектора охраны пронизывали лучами все ее пространство, и в них становились видны косые линии дождя и летящие хлопья снега. А в середине — сотни коптящих огней от расставленных чуть ли не у каждого забоя факелов — консервных банок, наполненных соляровым маслом от тракторов. Копоть к концу смены оседала на лицах людей, и они становились черными. Начинало казаться, что все это какая-то огненная феерия, и люди не работают, а совершают какой-то таинственный ритуал.

Охраны явно не хватало. К концу одной из смен двух человек не досчитались, не смогли их найти и в забоях, среди лежащих там ослабших людей. Сбежали два вора-рецидивиста, недавно присланные к нам с Севера. Режим все крепчал. Начальник режима, рябой лейтенант по прозвищу Пёс, перед началом работы предупреждал стоящую колонну: