Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

Это звучало заманчиво. Но остальные инженеры наотрез отказались брать на себя ответственность за эту аферу. Начальство тоже решило быть осторожным, и сначала была сделана экспериментальная кладка горячим раствором. Эксперимент удался, морозы не доходили до 5 градусов, и раствор действительно успел схватиться. В Управлении ликовали и даже стали поговаривать о саботаже других инженеров. В ответ на это инженеры написали большое мотивированное заявление о грозящей опасности. Но эта бумага была задержана где-то в канцелярии, и всех их за «саботаж» заставили работать на стройке простыми рабочими.

На строительной площадке снова все зашевелилось. Были вырыты котлованы для огромных печей, подогревавших бетономешалки с раствором, и раствор шел прямо к строительным точкам. Кирпич также нагревался, так что каменщики, ведущие кладку, напоминали поваров, купаясь в водяных парах. Возможно, что при небольших заморозках все это и удалось бы, но вот беда, в марте ударили морозы до 20 градусов.

Вразумить начальников было уже невозможно, они даже не потрудились время от времени проверять, схватился ли раствор, так что строительство шло дальше. Стены цехов росли, и казалось, что еще один месяц и все коробки зданий будут готовы.

Но наступила весна, и лучи майского солнца начали ласкать нас и, увы, нагревали и построенные нами стены.

Однажды в конце работы ко мне подошел мой опытный каменщик и прошептал: «Стена пошла!». Подбегаю к углу стены, ставлю отвес и вижу, что стена отошла от вертикали градусов на 5–6. При фронтальном обзоре это еще незаметно, но факт, она стала наклоняться. В швах, обращенных к солнцу, шло быстрое размораживание раствора, и кирпичи стены оседали, наклоняясь навстречу солнцу. Стену рукой не поддержишь, она 18 метров высотой.

Тихо, чтобы не вызвать паники, сообщаю об этом вольному прорабу строительства. Подошли к стене. Мой каменщик его утешает: «Сейчас, к ночи, температура начнет падать, раствор снова замерзнет, и она ночь простоит». И затем после паузы добавляет: «Завтра упадет».

Я догадываюсь, что наш хитрый прораб все понял и, видимо, соображает, на кого можно все это свалить. Затем он говорит мне тихо: «До утра никому ни слова!».

Мы, бригадиры, не могли отказаться строить стену в морозы, мы только исполнители. Попробуй мы такое, сразу же были бы обвинены в саботаже. Я с бригадой вел кладку третьего сталепрокатного цеха. Работали быстро, стены так и росли на глазах. И порой казалось, что все будет хорошо и Дукельский прав. Да и начальство подбадривало нас, выдавая специальный паек новаторов: вместо 600 граммов хлеба — 1200.

Мой цех был не совсем обычным. Коробка его имела 80 метров в длину и ни одной внутренней перегородки, которая могла бы служить дополнительной опорой для стен. Да к тому же и стены имели с каждой стороны большие окна, что делало их еще более неустойчивыми. Я все надеялся, что к моменту окончания стен сразу же будет положена металлическая кровля, которая свяжет все здание, но конструкции не поступили.

Бригада Павла вела бетонные работы в другом цеху. Они готовили бетонные подушки в верхней части стен, на которые должны были свободно лечь огромные балки мостовых кранов. Бетон клали также горячий, и на морозе трудно было понять, схватился он или просто замерз.

Утром, когда мы пришли к нашему цеху, он уже был кем-то обнесен красными флажками с предупредительными знаками. Да разве напугаешь людей, приговоренных к двадцатипятилетнему сроку заключения! Вместо того чтобы обходить, они бегали под самой стеной. И стена все наклонялась и наклонялась, а солнце продолжало все сильнее нагревать ее.

Собрались инженеры, те самые «скептики», жмурятся на солнце, осматривая стену: «Мы предупреждали…». Но вот вместе с каким-то начальством в военной форме привезли и инженера Дукельского. Бледность выдавала его страх, хотя он и храбрился. Молоточком стал он стучать по стене, вынимая кусочки извести из швов, и, видимо, найдя свою «точку опоры», стал тихо приговаривать, чтобы слышно было только начальству: «Технология была нарушена! Технология!». Это означало, что нарушили ее мы! Кто сейчас сможет снова измерить температуру раствора в момент кладки и сказать, какая температура воздуха была тогда?

Я пошел к Павлу в соседний цех, и он принялся меня утешать. Не прошло и часа, как послышался глухой рычащий грохот, и мы почувствовали, как почва стала колебаться под нашими ногами. Это упала стена. Упала и раскатилась на большие глыбы, которые пробили брешь в ограждении зоны и свалили сторожевую вышку вместе со стоящим на ней автоматчиком. Но это было еще не все. Оказалось, что в этот момент под стеной грелись на солнце два человека.

От них остались только окровавленные бушлаты, наполненные какой-то массой.

Сбежалось и съехалось начальство, начались обмеры и составление протокола. Подойдя к кругу начальников в белых полушубках, я отчетливо услышал, что они повторяют: «Технология… Нарушена…». Но вскоре их внимание переключилось на другой цех, откуда прибежали с вестями, что и там тоже «стена пошла». Все бросились туда, оставив нас в покое.

Чем быстрее сгущались надо мной тучи, тем становилось яснее, что начальству тоже не уйти от ответственности: не могли же все бригады нарушить технологию. Павел меня утешал: «Второй цех упал. Теперь замнут все дело. Сами себя под суд не отдадут!».

Через две недели началась такая же история с бригадой Павла. Его бетонные подушки оттаяли, и лежащие сверху железные балки утонули в жидком растворе бетона. Теперь, если бетон схватится, они будут замурованы, а это значит, что при колебаниях внешней температуры начнут разрушать стену цеха.

Павел стал совершенно бледен: из 18 лет срока он пробыл уже десять. Снова собралось начальство. Один из начальников, видимо, строительный эксперт, залез наверх и долго там копался в бетоне. Наконец, весь красный, спустился и, насупившись, громко стал приговаривать, что-то записывая: «А вот это уже вредительство!». Бедный Павел!

Шли дни, и никаких признаков следствия не наблюдалось. В нашем лагерном отделении сменился оперуполномоченный КГБ. Вместо добродушного, вечно спешащего толстяка появился высокий сухощавый капитан с орлиным носом и длинной, зачесанной назад копной светлых волос. Фамилия его была Дашкевич. Ходили слухи, что он был начальником контрразведки Западно-Украинского военного округа, где очень успешно проводил операции против украинских повстанцев, иногда ссылал население целых сел, заподозренных в связях с партизанами. Он быстро двигался по служебной лестнице и за какие-нибудь два-три года из лейтенанта превратился в майора.

Ну, а дальше случилась беда. Он влюбился в местную украинскую девушку, да так, что взял ее к себе на служебную квартиру и подумывал о женитьбе. Однако стал он замечать, что с этого времени ни одна его операция по очистке лесов от партизан не заканчивалась успешно. Партизаны вовремя покидали свои землянки и уходили вглубь, ровно за день до того, как к ним должны были нагрянуть отряды МВД. В театре Львова уже два раза гас весь свет, как только туда намеревалось прийти советское начальство: электрокабели были кем-то заблаговременно перерезаны.