Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)

– Альбом назовем «Классика», – сказал я друзьям, спел голосовые партии и уехал в Париж бебиситтерствовать, а парни продолжили долбиться на студии и додолбили запись.

Зима и пурга. И Жак на «рено». И баба-дура въехала в лоб…

Главное – все живы. За каждый альбом по мятой тачке – это нормально; это по-нашему, по-мелкобуржуазному.

Мой же «мерседес» спал зимой в гараже, но настала весна девяносто седьмого и пришла пора кататься. Воскресным первоапрельским утром возникает Торопила. Как всегда, бодр и несокрушим.

– Не пойти ли нам, Андрей Владимирович… то есть бог, в баню? Купим пару литров лимонаду. И – вообще!

– Так и сделаем, – соглашается божество. – Только мне надо встретить одного москвича на три слова.

Баня находится метрах в трехстах от моего дома на Московском проспекте, только Обводный переехать, и в нее мы в итоге попадаем. Но сперва встречаем московского приятеля. После встречаем местного. Затем выясняется про женщину в Зеленогорске, которая записывала Майка Науменко когда-то. Я везу всех на «мерседесе» в Зеленогорск. Торопила оставил свою тачку-гнилушку возле моей парадной и теперь дует пиво из горлышка. Мы проезжаем шестьдесят километров вдоль железной дороги и оказываемся в Зеленогорске-Териоки. Подъезжаем к дому и видим женщину, выходящую из парадной.

– Вот она! – кричит Торопила. – Я как божество сигналами космоса вызвал ее!

Торопила таки выпивает в процессе передвижения дюжину пива, и теперь я его, пахнущего алкоголем, должен возить. К вечеру мы все же в бане оказываемся. В самой дешевой, за условные десять копеек. Божество распускает косу и снимает штаны и подштанники. Пузатый, с куцей бородкой и волосней до середины позвоночника, он бегает по народной мыльной с шайкой, а после мы отправляемся в парную. Торопила садится на скользкую скамейку поближе к народу и говорит нарочито громко:

– Я как человек, реализовавший божественную программу, то есть бог…

– А со мной что же? – спрашиваю нетрезвое божество.

– Хорошо – мы как живые божества…

В парилке русско-народные мужики в вязаных шапочках и с потными отвисшими мошонками при появлении божества стали сбиваться в кучу и по одному выскакивать на волю.

Торопила подмигивал мужикам и почти кричал:

– Магдалина была женой Иисуса Христа. И у них были дети. Я же, как тебе известно, Владимир, прямой потомок богочеловека!

…Андрей Владимирович-бог обладает рядом гипнотических особенностей, которые позволяют ему решать ряд не божественных, но почвеннических, земляных вопросов. Если любитель женского лона станет просить его у всех проходящих, то сотая или пятисотая согласится. Так и Торопила у всех под разными предлогами просит денег, гипнотизм срабатывает, и деньги появляются. После того как лопнул виниловый пиратский бизнес, Торопила не объявил себя банкротом. Банкроту молиться никто не будет…

И еще – Торопила в каком-то смысле является бациллоносителем идей. Самому идеи генерировать нет времени, поскольку надо носиться по миру и отбирать у последнего деньги, которых требуют жена, дочь, теща и т. п. Но, сталкиваясь с разными людьми и слыша разные слова-предложения, Торопила удивительным образом обрабатывает их у себя в мозгах и разносит по миру.

Возникает однажды на пороге с бумажкой. Протягивает ее и говорит:

– Читай немедленно!

Беру листок-прокламацию и пробегаю глазами.

(проект)

Содержание понятия «счастливая жизнь» – идейная основа партии. Каждый человек стремится прежде всего к счастливой жизни для себя и для своих близких. Если задуматься над тем, что же такое счастливая жизнь, какой она должна быть, то нельзя не прийти к заключению, что главным содержанием счастливой жизни является сама жизнь – то есть тот факт, что человек живет. Отсюда следует вывод, что для достижения счастливой жизни прежде всего следует гарантировать человеку возможность жить, что выдвигает на первый план задачу борьбы со старением и смертью…

Не успел я дочитать бумажку, как божество протягивает мне следующий листок, и я читаю новый текст.

Я (ф., и., о.) декларирую свое намерение подвергнуться посмертному замораживанию. Это намерение состоит в нижеследующем.

Я хочу, чтобы после установления факта моей смерти мое тело или мозг как можно скорее были подвергнуты процедуре, известной как крионическая приостановка жизни…

Данная декларация отменяет и заменяет собой все предыдущие мои устные или письменные намерения или распоряжения, касающиеся посмертной судьбы моих останков.

Данная декларация выражает только мое намерение и не является договором с какой-либо организацией или частным лицом относительно посмертного замораживания и хранения моего тела.

Подпись

– Но я пока не собираюсь!

– Человек смертен. И причем внезапно…

– Оставь. Я должен изучить.

– Изучай. У тебя квартира что-то больно большая. Тебе не много одному? Не хочешь отдать ее на дело криобальзамирования? Мы ее в банк заложим. Можем тебя первого заморозить. Не хочешь?

– Не хочу!..

– Чего не хочешь?

– Квартиру не хочу… То есть хочу квартиру.

Где-то в начале мая Жаку позвонил приятель из Вашингтона, и начались вялые переговоры о концертах «Санкт-Петербурга» за океаном. Я представил, как мы споем песни для бывших соотечественников, а после станем, волнуясь и потея, делить доллары за кулисами. А как же здоровая гордость и Адам Смит? Я предложил коллегам подготовить концертный номер, за который нас предположительно депортируют домой. За что же могут депортировать? За… за… за… За любовь к Кубе! Мы стали репетировать песню Пахмутовой и Добронравова «Куба – любовь моя!», причудливым образом соединив ее с классикой рок-музыки, композицией из репертуара Карлоса Сантаны «Блэк мэджик вумен».

– Зачем время терять? – предложил я. – Мы ее станем репетировать и записывать одновременно.

После я соединил «Стейрвэй ту зе хэвен» с красноармейской песней «Там вдали за рекой…», соединил «Смок он зе воте» с красноармейской песней «Дан приказ ему на запад», и в итоге мы записали почти что новый альбом под условным названием «Музыка для красных хиппи». После записи мне приснился сон. Бывают такие реальные, почти материальные сны…

Утром стук в дверь. Подхожу заспанный и спрашиваю:

– Кто там?

– Это я – банкир Березовский, – раздается за дверью знакомый по теленовостям голос.