Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город

И я пытался:

– Чего бы вам хотелось, Катя?

Она вдруг взглянула на меня доверчиво, мило так улыбнулась и ответила сокровенное:

– Катя хочет пи-пи…

Через некоторое время в моей литературной жизни случилось событие, которому, по словам приятеля Валеры Сурова, предстояло стать поворотным. Валера посоветовал, и я постарался попасть в сборную Ленинграда по литературе. Мне удалось стать официальным участником очередного Всесоюзного совещания молодых писателей. На Совещании автора данных строк угораздило попасть в семинар семидесятилетнего писателя Сергея Сартакова, автора толстых романов о революции и социалистическом строительстве. Под его руководством разделали мои рассказы и повести в коровий блин, даже чуть не приняли специальное постановление. В Ленинграде в издательстве «Советский писатель» собирались рассматривать мою книгу. Рукописи грозил карачун. И денег не было на жизнь ни фига.

Писателей поселили в мажорно-комсомольской гостинице «Орленок». Днями и ночами роились проклятые карьеристы, обделывая делишки. Корякские сочинители бегали с мешками вяленой рыбы, хохлы наливали горилку… Я же был никому не нужен. Даже знакомые отворачивались, чувствуя на мне печать литературной смерти. С последними копейками захожу в бар, где в основном бражничали, хотя имелась возможность приобрести пирожок и чай. На последние гроши покупаю стакан сметаны и сажусь среди пьющих карьеристов. Никто со мной не заговаривает, не угощает.

Я окунаю алюминиевую ложку, и она плавно тонет. Машинально зачерпываю со дна и чувствую – что-то попалось. Медленно вытягиваю ложку, поднимаю до уровня глаз. Качественная комсомольская сметана стекает, а в ложке оголяется металлический рубль со знакомым профилем вождя. Публика бара начинает поглядывать с интересом. Не зная, что предпринять, я независимым движением облизываю рубль и кладу в карман.

Через год генсеком стал Горбачев. В издательстве «Советский писатель» мне стали улыбаться и даже дали аванс. С денег улыбался знакомый сметанный профиль. Но об этом позже…

На Всесоюзном совещании молодых писателей я жил в гостиничном номере вместе с юмористом Костей Мелиханом и детским поэтом Сергеем М. Первый без какого-либо юмора, с каменным лицом сидел на телефоне круглые сутки и делал карьеру, а второй приходил к ночи и громко блевал в сортире.

Жизнь и жанр – это не одно и то же.

Повторю, из Ленинграда всегда смотрели в сторону Москвы гордо, но с тайным желанием втереться в какие-нибудь хлебные московские круги. Вот еще сюжет. Случился он спустя несколько лет в момент победы перестройки над разумом…

Из Москвы заказали молодых писателей. По советским меркам, молодые – это когда совсем за тридцать. Мы с популярным теперь автором Сергеем Носовым поехали в компании поэтов и поэтесс. Нас встретили в столице на вокзале, привезли в московский Дом писателей и повели коридорами. Скоро наша группа оказалась в небольшом зале, набитом возбужденной публикой и телекамерами. Меня в силу роста и командного голоса приняли за руководителя делегации, и низенький человек с огромной головой пригласил сесть рядом. Человека звали Олег Попцов, он возглавлял журнал «Сельская молодежь», но занимался вовсе не сельским хозяйством, радикально выдвигаясь вперед, как Линь Бяо во времена китайской «культурной революции», подготавливая отечественных интеллектуальных хунвейбинов… Оказавшись во главе стола, покрытого правительственным кумачом, я не стушевался, а постарался понять, куда занесло. Полным ходом шла дискуссия под названием «Писатель и общество». Чтобы не скучать в поезде, я взял с собой тонюсенький сборник афоризмов и успел долистать до буквы «К». Когда в свете юпитеров башковито-башковатый Попцов обратился с вопросом: «А что по этому поводу скажут ленинградцы?» – я уверенно и громко ответил:

– Как сказал английский мыслитель Карлейль, «состояние общества можно оценить по тому, как в нем относятся к писателям!»

Попцов-Линь-Бяо радостно подхватил цитату и договорил ее до конца. Выходило, что мы читаем одни и те же книжки. Тут бы и начать делать столичную карьеру – ого-го куда бы я залетел! Однако Сергей Носов застенчиво, но решительно увлек меня в писательский бар-ресторан, описанный в предыдущем сюжете. Из-за горбачевского антиалкогольного указа сухое вино подавали не бутылками, а стаканами. Пришлось нам сразу купить пятьдесят полных стаканов. Больше в буфете посуды не оказалось, и возле нашего столика выстроилась очередь за освободившимися гранеными. Из наших рук получили Вознесенский, Евтушенко и Ахмадулина…

В моем сознании укоренилась рекомендация писателя Валерия Сурова: «В Москве надо запомниться. Лучше всего запоминаются драки. Если набьешь кому физиономию в Доме писателей, то карьера тебе обеспечена». Драться я не люблю. Профессиональный все-таки спортсмен в прошлом. В результате пятидесяти стаканов сухого вина я оказался за столом с влиятельным на тот момент критиком Владимиром Гусевым. Что-то он сказал не так. Я поднял его хрупкое тело, как штангу, и чуть не бросил на пол. Затем детали становятся неотчетливы. Помню, что стоим с критиком в подворотне писательского особняка и писаем…

Если б я влился в колонну, ведомую Попцовым, то, вероятно, сделал бы московскую карьеру на каком-нибудь телеканале. Затем меня бы, по мере изменения конфигурации власти, выгнали, как это случилось при Ельцине с самим Попцовом. Стал бы я теперь причитать, пеняя на закручивание гаек и выкручивание рук…

В моей биографии Москва, в карьерном смысле, не произошла. Но однажды можно подцепить удачу и на неизвестном полустанке.

Как я уже сказал, рукопись моей первой книги к началу 1985 года находилась на рассмотрении в издательстве. Вокруг дебютных книг вечно выстраивалась интрига. Рукопись отдавалась на рецензию. Если автор получал две положительные рецензии – книгу издательству следовало по закону публиковать. Обычно устраивали так, что одна рецензия писалась положительная, другая – отрицательная. Дальше все – на усмотрение руководства издательства. В первой рецензии на рукопись Рекшана говорилось, что автор постыдно бездарен, что следует ему засунуть свои рассказы и повести в известное место. Повис я, одним словом, над пропастью во ржи. Еще один шаг в заданном направлении и прощай – все! Годы жизни, терзаний, богемного бражничества, честолюбивые помыслы – все зря… Я, конечно, приуныл. А тут, кстати, объявляют «Дни ленинградской литературы в области». И руководитель семинара прозы Евгений Кутузов зовет меня ехать с ним в Тихвин. Еще с нами едут все тот же прозаик Валерий Суров и поэт Владимир Приходько. Это, думаю, начало весны (или поздняя осень) 1985 года. Тихвина я особо-то и не помню. Поселившись в местной гостинице, наша группа провела несколько встреч в тихвинских библиотеках с местной интеллигенцией. Затем эта интеллигенция угощала ленинградских литераторов до беспамятства. Лично я отправлялся в Тихвин с одной целью – улучить момент и объяснить Кутузову всю сложность моего положения и попросить о помощи. Такая возможность представилась на третий день. Мы сидели в люксе Евгения Васильевича, и на мое сообщение Кутузов прокричал: