Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

Таран, деловитый и озабоченный, по обыкновению, отрывисто сказал:

— Командиры кораблей, быстро на аэродром, сейчас будем летать!

Мы — пять пилотов — всей группой отправились за ним на лётное поле. Здесь стояла большая транспортная машина новейшего типа. По внешнему виду она была знакома, но за штурвалом её никому из нас, молодых командиров, сидеть не доводилось.

Таран сел на место второго пилота. Мы же все сгрудились за его спиной, ожидая, кому из нас первому выпадет честь занять сиденье командира корабля. Таран оглянулся и бегло окинул взглядом наши горящие нетерпением лица.

— Садись, Бирюков! — приказал он. — Месяц на земле партизанил, небось и вовсе летать разучился.

Константин Дмитриевич быстро занял место первого пилота.

— Набивайте глаз, — наставлял Таран, — привыкайте к новой пилотской кабине!.. — И стал рассказывать, как устроено оборудование новой машины. — Кабина эта, — объяснял он, — мало чем отличается от нашей прежней, даже приборы на доске расположены почти в том же порядке. Только вот надписи на доске приборов да и на всём оборудовании на английском языке.

Каждому из нас довелось в тот раз посидеть по нескольку минут на месте командира корабля, присматриваясь к незнакомой машине. Затем начались вывозные полёты. При этом тренирующийся занимал место командира корабля, а Таран сидел рядом с ним справа, наблюдая за управлением и исправляя ошибки пилота.

После того как каждый из нас сделал по два вывозных полёта под контролем Тарана, он вышел из машины и приказал:

— А теперь летайте сами! Каждому выполнить по пять посадок!

Наступил и мой черед лететь. Набрав заданные триста метров высоты, я стал выполнять положенные развороты над аэродромом.

— Ну, как машина? — спросил сидевший справа от меня Дима Езерский, уже закончивший самостоятельные полёты на этом самолёте.

— Да ничего, — ответил я уверенно, — машина как машина. По-моему, мало чем отличается от нашей «ЛИ-2».

— Ну ладно, садись, а потом скажешь, — заметил Дима уклончиво.

Признаться, я изрядно волновался: как-никак это был мой первый самостоятельный вылет на новой, совсем ещё незнакомой мне машине. К тому же беспокоило и другое обстоятельство — за моими действиями наблюдал не кто иной, как Таран. А глаз у Тарана намётанный — ни одна деталь в технике пилотажа не ускользнёт от него!

Самолёт шёл на посадку, всё поначалу обстояло хорошо. Как вдруг машина клюнула носом, будто её потянула к себе с земли неведомая сила. Я растерялся на какие-нибудь доли секунды, потом, опомнившись, быстро отдал от себя рычаги сектора газа — моторы заработали на полную мощность. Медленно покачиваясь с крыла на крыло, самолёт буквально в нескольких сантиметрах от земли выровнялся и снова взмыл вверх.

Я оглянулся: ребят, только что сгрудившихся за моей спиной, не оказалось. Видя, что машина вот-вот зароется носом в землю, они не преминули быстренько перекочевать в хвост самолёта. Я же, собрав все силы, благополучно приземлился, как положено: «на три точки».

Зарулил самолёт на старт для следующего взлёта, с волнением жду, что скажет Таран. Конечно, не мог он не заметить, что я на выравнивании допустил ошибку и проскочил дальше, чем следовало.

Я не ошибся. Грозно подняв кулак, Таран предостерегающе крикнул мне:

— Смотри, повторишь ещё раз такой заход, пеняй на себя: не видать тебе этой машины как своих ушей!

На счастье, все последующие четыре самостоятельных вылета сошли без промахов. Направляясь в штаб на разбор тренировки, я продолжал ломать себе голову: «Почему у меня так получилось с первой посадкой?»

— Не горюй, Павел, — утешал Костя Бирюков, заметив мое удручённое настроение. — Дело-то ведь простое! Мы вместе с экипажем набились в пилотскую кабину — вот и перегрузили носовую часть самолёта. Стоило тебе убрать газ, как машина, естественно, клюнула носом. Молодец, что не растерялся!

В штабе полка Таран придирчиво разобрал каждый наш самостоятельный полёт, затем приказал экипажам Езерского и Бирюкова готовиться к вылету.

— А ты, Михайлов, — сказал он мне, — ступай за распоряжениями к командиру полка!

— Есть явиться к командиру полка! — ответил я по-военному коротко. А на душе кошки скребли. «Намылят, — думаю, — мне сейчас голову по первому разряду!»

В кабинете командира полка собрались лётчики из других эскадрилий. «Так, — рассуждаю про себя, — значит, не одному мне придётся краснеть».

— Все в сборе? — спросил командир полка майор Алексей Иванович Семенков.

— Все! — доложил начальник штаба.

С каким же облегчением узнал я, что вместо предполагаемого разноса Семенков приступил к изложению нового задания.

— На вас, бывалых лётчиков, кто имеет уже за плечами не один десяток боевых вылетов, командование возлагает большие надежды, которые, я полагаю, вы оправдаете… — говорил Семенков.

При этом он сообщил, что нам поручается принять на Востоке новые самолёты и перегнать их на базу, под Москву.

— Старшим группы, — продолжал командир полка, — по перегонке самолётов назначается лейтенант Михайлов.

Затем начальник штаба огласил состав экипажей. Я услышал: командир корабля и старший по группе — Михайлов, второй пилот — Павлов, бортмеханик — Кучугурный, радист — Мокроусов.

Кучугурного и Мокроусова я знал хорошо, это были надёжные боевые ребята из экипажа Бирюкова; недавно целый месяц они партизанили. «А вот Павлов, Павлов, — повторял я про себя, — кто же это такой? Верно, какой-то пилот из новеньких…»

— Ясно задание? — прервал мои размышления Семенков.

— Ясно! — дружно в один голос ответили мы.

Выслушав распоряжение, пилоты и штурманы экипажей собрались уточнить предстоящий маршрут.

Можно представить, какова была моя радость, когда я встретил здесь… своего старого тамбовского друга Володю! Так вот о каком Павлове шла речь в приказе!..

Я бросился к нему:

— Володя, откуда, какими судьбами?

Мы обнялись. Я рассказал ему о новом задании, сообщив, что он назначен ко мне в экипаж. Володя был очень рад этому назначению.

Вот мы и в Красноярске. Шла зима сорок четвёртого года. Буйные февральские ветры перемешали снежные наносы, свистела не умолкая за окном пурга. Мы расположились в гостинице. Моя и Павлова койки стояли рядом, как в давние- давние школьные годы.

— Помнишь, Володя, — спрашивал я, — как ты хотел удрать из школы, чтобы стать истребителем?

— Было такое дело, — сказал Павлов смущённо.

— Ну, а сейчас как твоё настроение?

Володя рассказал, как он жил.

— Два года подряд просился я на фронт, и всё не пускали. Сижу изо дня в день вторым пилотом, как истукан, и покручиваю баранку штурвала. Утюжу воздух по маршруту Аляска — Якутск — Красноярск, перегоняю самолёты…