Сборник статей - Личности в истории

Нам осталось много автопортретов Гофмана. Низкорослый человечек явно тонкой нервной системы, ироничный, неуравновешенный, с копной темно-каштановых волос и глазами, горящими под этой непокорной гривой… Как писал Вальтер Скотт, «серый ястреб с хищным взором» да и только!

На литературную стезю он вступил поздно. Тридцатитрехлетним, если отсчет вести с журнальной публикации новеллы «Кавалер Глюк» в 1809 году; тридцативосьмилетним, если иметь в виду первую крупную публикацию, принесшую ему известность, – сборник рассказов «Фантазии в манере Калло», три первых тома которого вышли в 1814 году.

Да кто он такой, этот Гофман?! И как прикажете понимать этот фейерверк фантазий и воображения, вдруг устроенный господином в летах без определенного общественного положения?!

Все стали припоминать. Ну да! Был судейским чиновником где-то на окраине, в Польше, потом капельмейстером в Бамберге, Лейпциге и Дрездене, сейчас перебивается чиновником в министерстве юстиции в Берлине, без жалованья; говорят, что неуживчив и странен, высылался из Познани в Плоцк за карикатуры на начальство; похоже, еще и пьет.

А Гофмана не остановить. Он пишет без устали. Романы, новеллы, сказки… В них волшебное соседствует с шаржем, нежные видения исчезают в раскатах демонического хохота. Его перо с изящной легкостью набрасывает эльфические образы детей и тут же, почти слышимо заскрипев, выводит портрет судейского крючка, чиновника со сморщенной душой, подлизу-придворного или надутого болвана-министра. А потом вновь, без малейших усилий уносит вас в мир причудливого воображения и таинственных видений. Гофман работает по ночам. И нередко, напуганный сам встающими в воображении образами и картинами, будит жену и просит посидеть рядом, пока он пишет.

Он и сам мучительно ощущал свою раздвоенность. Словно жили в нем две души, два разных человека. Между реальностью и сказкой. И это вечная борьба – кто будет указывать путь.

«…С тобой должен я посоветоваться, с тобой, прекрасная, божественная тайна моей жизни!.. Ты-то ведь знаешь, что никогда я не был человеком низких побуждений, хоть многие и считали меня таковым. Ибо во мне пылала вся та любовь, что от века зовем мы Мировым Духом, искра ее тлела в моей груди, пока дыхание твоего существа не раздуло ее в светлое радостное пламя.

…Старик вдруг очнулся от своего возвышенного забытья, и лицо его, чего давно уже с ним не бывало, осклабилось в той странно-любезной то ли улыбке, то ли ухмылке, что находилась в разительнейшем противоречии с исконным простодушием его существа и придавала всему его облику черту некой даже зловещей карикатурности».

Это строки – из романа «Житейские воззрения кота Мурра». Одного из многочисленных героев-двойников Гофмана. У сказочника и вправду был кот по имени Мурр, очень красивый и очень умный. Писатель часто шутил, что Мурр, пожалуй, читает его рукописи, когда в отсутствие хозяина просиживает часами на его столе. Так и родился замысел – озвучить мысли кота, как если бы он занимался сочинительством и философией.

«Теперь Щелкунчик, со всех сторон теснимый врагом, находился в большой опасности. Он хотел было перепрыгнуть через край шкафа, но ноги у него были слишком коротки. Куклы Клерхен и Трудхен лежали в обмороке – помочь ему они не могли. Гусары и драгуны резво скакали мимо него прямо в шкаф».

С героями Гофмана всегда происходят самые невообразимые и фантастические приключения, и сказка его, кажется, неотделима от реальной жизни. Потому что сказочные принцы и волшебники толкутся у него между дрезденскими или берлинскими студентами, музыкантами и чиновниками. Они стоят лицом к лицу с реальным миром и ничем от него не защищены. Самая снисходительная реакция окружающих на них – «чудаки»; другая, более суровая – «безумцы».

Как сказано в «Майорате» об одном из героев, он «боялся сражения, полагая, что всякая рана ему смертельна, ибо он весь состоял из одного сердца».

В сказке как в жизни. Заманчиво-фантастическое в повести Гофмана внезапно переходит в разочаровывающе-реальное, а в безобидно-привычном таится колдовская сила. Хихикающий кофейник может оказаться старухой колдуньей! Почтенная блюстительница приюта для благородных девиц – феей цветов из Джинистана. Старший советник суда, часовщик-любитель, изобретатель игрушек и крестный Дроссельмейер на самом деле могущественный волшебник и маг, а деревянный Щелкунчик – его заколдованный племянник.

В жизни как в сказке. И у Гофмана на пути – сколько их было, семиголовых мышиных королей! И он сражался, как храбрый Щелкунчик. В должности советника апелляционного суда – с высокопоставленными нарушителями закона. Как писатель-сказочник – с цензурой, с таинственными роковыми силами, разоблачая стоявших за ними людей, родовитых и высокопоставленных. Неравный бой. Но Гофман был верен себе и своим героям из сказки. Все они не только поклонялись прекрасному, но и сражались за него.

Так было и будет всегда. В сказке и в жизни.

И Гофман, глядя в лицо современному миру, видел его полностью искаженные черты, но продолжал верить, что искусство может и должно нести в себе то, чего не хватает этому миру, – добро и правду. Он писал: «Основание небесной лестницы, по коей хотим мы взойти в горние сферы, должно быть укреплено в жизни, дабы вслед за нами мог взойти каждый. Взбираясь все выше и выше и очутившись, наконец, в фантастическом волшебном царстве, мы сможем тогда верить, что царство это есть тоже принадлежность нашей жизни – есть, в сущности, не что иное, как ее неотъемлемая, дивно прекрасная часть».

«И Мари тут же стала невестой Дроссельмейера. Рассказывают, что через год он увез ее в золотой карете, запряженной серебряными лошадьми, что на свадьбе у них плясали двадцать две тысячи нарядных кукол, сверкающих бриллиантами и жемчугом, а Мари, как говорят, еще и поныне королева в стране, где, если только у тебя есть глаза, ты всюду увидишь сверкающие цукатные рощи, прозрачные марципановые замки – словом, всякие чудеса и диковинки».

Да, пожалуй, «Щелкунчик», самая добрая сказка Гофмана. Она, как вся его проза, буквально пронизана музыкой. Петр Ильич Чайковский словно услышал этот музыкальный призыв…

А Эрнст Теодор Амадей Гофман несмотря ни на что, как и все сказочники, – добрый. Все же он добрый, хоть и был так часто не в меру ироничен и походил на серого ястреба с хищным взором. Он считал, что «наипервейшее условие всякого творчества есть добрая непритязательность, которая единственно и способна согреть сердце и дать благотворное побуждение духу».

Гофман мечтал согревать сердца. И если вы полюбили его героев: Мари, Щелкунчика, кота Мурра, Крейслера, Ансельма и многих-многих других… Если стали близки они вам – значит, откликнулось сердце на душу писателя, музыканта и сказочника. Значит, мечтал он не зря.