Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я

Александр Иванович знал множество языков, изучал каббалу, пытался с помощью высшей математики измерить бесконечное пространство и писать стихи. Теперь никто не помнит ни этих стихов, ни псевдонима, которым он их подписывал.

…Едва познакомившись с кем-нибудь (разумеется, если на столе была водка), Александр Иванович откровенно заявлял:

– Я, собственно, негодяй, сукин сын, прохвост. Вы меня остерегайтесь. Я при случае и зарезать могу.

Он иронически впивался в ошеломленного собеседника острыми, бесцветными глазками и наставительно прибавлял:

– Но ты, брат, не задавайся. Не думай, что я черненький, а ты беленький. Ничего подобного. Все мы, – широкий жест, – людишки, как один скоты и мерзавцы. Только вы бессознательные, а вот я сознаю.

В том же духе были и его стихи:

Деньжонки, достаточные для „блудного бражничанья“ по мелким петербургским кабачкам, откуда-то у него водились. „Девчонки“ тоже льнули: вечно он был окружен женщинами. „Истину, совесть и честь“ он презирал, кажется, вполне искренне. Жил бурно и дико. Постоянно с ним случались „истории“. То его ловили на одновременном сотрудничестве в „Речи“ и „Земщине“ и с позором выгоняли и из либеральной и из черносотенной газет, то в хронике происшествий сообщалось, что „во время пожара на окраине города случайный прохожий бросился в огонь, спас кого-то, сам едва не задохнулся и, приведенный в чувство, оказался литератором X“. Странный был человек» ( Г. Иванов. Александр Иванович ).

Революционный народник, публицист, член исполнительного комитета «Народной воли»; с конца 1880-х, после отхода от революционной деятельности, – монархист и консерватор. Сочинения «Почему я перестал быть революционером» (1888), «Начало и концы» (М., 1890), «Борьба века» (М., 1895), «Монархическая государственность» (М., 1905), «Апокалипсическое учение о судьбах и конце мира» (Сергиев Посад, 1907), «Гражданин и пролетарий: Социально-политические очерки» (М., 1908), «Государство, свобода и христианство» (Симферополь, 1912) и др. Редактор газеты «Московские ведомости» (1909–1913).

«Я увидел – испуганную, мрачно-встрепанную, небольшого росточку сухую фигурку в очках; исподлобья уставилась: малой бородкою, носом курносеньким, складками лба и мохрами; впустил, указав мне на вешалку; я с любопытством разглядывал облик некогда „опаснейшего“ конспиратора, ныне – отъявленного ретрограда.

Совсем нигилист!

Серо вставшие он заерошил ерши; изборожденный морщинками лоб; улепетывающие не глаза, а глазенки: с напугом беспомощным, скрытым за блеском очковым; и черные, черствой полоской зажатые губы в усах, то и дело кусаемые; бороденка проседая: малым торчком; очень впалая грудь, изможденное тело – сухое, худое; поношенный серый пиджак; что-то черное, вроде фуфайки, под серым жилетом; походка с подъерзом – совсем не солидная: легкая; шмыгающий нетопырь!» ( Андрей Белый. Начало века ).

«Лев Тихомиров, бывший член ЦК партии „Народная воля“, а затем верующий и церковный человек и редактор „Московских Ведомостей“, был близок с моим отцом еще в ХIХ веке. Его жена в начале 1901 года стала крестной моей матерью. К детской вере Лев Тихомиров вернулся в Париже, где он жил эмигрантом после убийства Александра II в 1881 году и разгрома партии, вернулся, кажется, под влиянием своего старшего сына Александра, тогда еще очень юного, а в конце концов ставшего епископом Тихоном и умершего в Ярославле, кажется, в конце второй мировой войны. Сам Лев Тихомиров умер в начале 20-х годов в Загорске [Сергиев Посад. – Сост. ], в своей семье и еще в своем доме на Московской улице (проспект Красной Армии, д. 30), но в большой скудости, почти в нищете. Я помню его великолепную квартиру на Петровке в эпоху редакторства правительственной газеты, на втором этаже особняка, с громадным его кабинетом и еще более громадным холодным залом, где очень редко кто собирался, а когда собирались, то, как мне рассказывали мои старшие сестры, было всегда скучно.

…Скучно было у Тихомирова не только в зале, но и везде, и я, тогда еще совсем мальчик, это чувствовал. Лев Александрович давал тон всему, а это был человек, отрешенный от обыденной жизни и погруженный в жизнь мысли, жизнь горячую и живую, но замкнутую в себе и часто не замечающую живых людей.

Конечно, Лев Александрович боролся непреклонно и страстно в книгах, статьях и выступлениях за тепло в мире, за сохранение этого уходящего из мира тепла, но не знал, что надо начинать с борьбы за тепло в собственном доме. Впрочем, даже этот холодок в его доме я любил и люблю за какую-то его особенную тихомировскую неотмирность. Он воевал за то, что он понимал как христианскую государственность, и свою жизнь воспринимал как жизнь в окопах этой войны» ( С. Фудель. Воспоминания ).

«Лев Александрович Тихомиров, известный революционер и эмигрант, вернувшийся потом в Россию, был двоюродным братом моей матери… Я не помню, сколько лет было в 1917 году Льву Александровичу. Почти совсем седой, очень живой и подвижный, энергичный, сухой, оживляясь, он походил на молодого человека. Он работал тогда над книгой об Апокалипсисе, часто ездил в Сергиев Посад, все время был занят то чтением, то писанием. Порой он мне рассказывал о прошлом – и глаза его загорались; у него появлялся особый блеск в глазах, недаром в свое время, как рассказывал мне отец, товарищи по партии называли Тихомирова „Лев Тигрович“.

Возвращение Тихомирова в Россию и его разрыв с революционным движением в свое время наделали много шума. Это был больной вопрос для нашей семьи… Я никогда не расспрашивал об этом Льва Александровича, но из отдельных его высказываний вынес впечатление, что в душе он так и остался до конца революционером, что царский режим он считал обреченным даже тогда, когда решил поддерживать его, что разочарование касалось методов революционного движения и людей, принимавших в нем участие – особенно за границей, но не самой идеи» ( Ю. Терапиано. Встречи ).

Прозаик, мемуарист. Редактор журнала «Летопись» (1915–1917), заведовал издательствами «Парус» (1908–1917), «Всемирная литература» (1918–1924). Соратник М. Горького.

«[А. Блоком] тонко был охарактеризован своей речевой манерой директор нашего издательства Александр Николаевич Тихонов (Серебров), единственный среди нас деловой человек, очень властный и требовательный. На заседаниях нашей коллегии он всегда говорил сжато, отрывисто – и только о деле. Блок чудесно отразил его характер в ритмическом рисунке его фраз. „Реплики этого лица, – указал он в примечании к пьеске, – имеют только мужские окончания“. И придал каждой реплике сухую обрывчатость: „Кому ж такую поручить статью?//…………………..// Итак, Корней Иванович, сдайте нам// Статью в готовом виде не поздней,// Чем к Рождеству“» ( К. Чуковский. Александр Блок ).