Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Гольдшмидт не пользовался симпатиями своих коллег в других крупных банках не только из-за своих конкурентных методов борьбы, которые порой оказывались беспощадными, но также из-за мировоззрения, не вяжущегося с политикой руководителей ответственных крупных банков. Он был вынужден уразуметь это, когда его банк столкнулся с июльским кризисом 1931 года и за него не поручился и не пришел к нему на помощь ни один из его коллег.

Думаю, могу утверждать, что охарактеризовал Гольдшмидта без гнева и пристрастия, и позволю себе процитировать пародию на цитату из Пролога к «Валленштейну» Шиллера, которая стала популярной после отхода Гольдшмидта от дел:

Чем меньше удовольствия я получал от своей работы в Данат-банке, тем больше внимания обращал на экономические проблемы общества. Вместе с проблемами монетарной политики меня глубоко заинтересовал вопрос репараций. Огромные затраты на Первую мировую войну — в отличие от прежних войн — возможно, стали причиной астрономических цифр, которыми союзные державы оценивали платежи за военный ущерб. Первая опубликованная сумма равнялась 450 миллиардам марок и поступила от французского министра финансов господина Клотца. В Париже в конце января 1921 года нацелились почти на половину этой суммы. Ее следовало выплачивать ежегодно, начав с 2 миллиардов и увеличивая сумму до 6 миллиардов ежегодно в течение сорокалетнего периода.

Последовали интенсивные переговоры с Германией и международные конференции по вопросу определения окончательной суммы репараций. Сегодня каждому ясно, что репарационные требования являлись абсолютно абсурдными с точки зрения политической экономии. Однако в то время заинтересованные политики не имели реального представления ни о том, каким образом такие требования могли быть удовлетворены, ни о том, какие последствия могли вызвать попытки их удовлетворения.

В начале 1921 года, во время первого послевоенного посещения Парижа, я воспользовался возможностью поднять вопрос о репарациях — в частности, о возможности их экономической реализации — перед теми членами французского правительства, с которыми мне удалось встретиться, и среди них — перед министром финансов господином де Ластейри. Однако это не дало положительного результата. В конце концов репарации были определены на сумму в 120 миллиардов марок.

Рост инфляции в Германии и дорогостоящая оккупация союзниками Рейнской области предельно ясно показали, как нереально было ожидать выплаты таких фантастических репараций. Вскоре после этого, в мае 1923 года, мне выпал случай обсудить репарационные проблемы в Лондоне с представителями британского промышленного объединения, Союза содружества, который возглавлял адвокат по имени Аллан Смит. Его заместитель по электротехнической промышленности был немецкого происхождения, он сменил свое имя Гирш на Херст. Здесь я тоже столкнулся с общим неприятием позиции Германии. Однако мы старались соблюдать в дискуссиях беспристрастность и обходительность.

Все участники переговоров, кажется, согласились в желательности оживления англо-германской торговли. Определенные политические вопросы, такие как совместное гарантирование восточных границ, сформулированное в Версале, интернационализация железных дорог Рейнской области и ее разделение и другие, были быстро сняты с повестки дня переговоров. Их сочли либо неуместными, либо вредными. Главной темой переговоров был размер репараций. Германские власти согласились считать максимумом, который Германия могла себе позволить выплачивать, 20 миллиардов марок.

— Двадцать миллиардов марок слишком мало, — заявил один из переговорщиков, — то есть это несправедливое предложение.

— Вам, господа, это кажется мало, — говорил я, — но в любом случае это справедливо. У нас нет никакого желания полагаться на бесчестную политику. Именно поэтому мы желаем выплачивать сумму, которую, как полагаем, в состоянии выплатить. Было бы достаточно легко сегодня предложить большую сумму, если бы не убеждение, что позднее станет очевидной невозможность таких выплат и что мы не избежим обвинения в даче обещания, которое не смогли выполнить.

— Германская налоговая политика слишком либеральна, — заявил один из присутствующих. — Директора предприятий тратят все на производственные нужды вместо выплаты налогов.

— Вы знаете, господа, что мы страдаем от жесточайшей инфляции. Перед лицом ежедневного падения стоимости денег налоговая политика иллюзорна. Пока мы не сумеем стабилизировать валюту, невозможно подсчитать наши средства от поступления налогов на реальной основе и еще меньше возможности платить по репарациям. Что же касается самофинансирования предприятий, то, конечно, нужно только радоваться тому, что наша промышленность — отброшенная войной назад и не отвечающая современным требованиям — может встать на ноги. Без промышленности нет надежды ни на немецкий экспорт, ни на выплату репараций.

В полдень первого дня переговоров я встретился с господином Мак-Кенна, одним из самых выдающихся среди ведущих британских банкиров и бывшим министром финансов. Когда я сообщил ему об утренних дискуссиях, он широко улыбнулся:

— Немецкое предложение двадцати миллиардов марок слишком велико. Поскольку Германия способна делать платежи только за счет экспортной выручки, ей придется экспортировать в таких масштабах, что британская промышленность пострадает в непомерной степени.

Среди экономистов союзных держав Мак-Кенна был, видимо, первым, кто признавал так называемую трансферную проблему, которая обуславливала все репарации и экономические действия последующих десятилетий. Легко постановить на бумаге, что одна страна выплатит миллиарды другой. С одной стороны, эта проблема затрагивает государство-должника настолько, что оно должно собирать сумму долга посредством увеличения налогообложения и интенсификации труда. С другой стороны, она затрагивает страны-кредиторы, поскольку выплата долга не может осуществляться валютой страны-должника (в случае с Германией — имперскими марками), но может реализовываться лишь в золоте или товарах. Немецкие марки могли тратиться только в Германии, но экспорт немецких товаров в огромных количествах означал чрезмерное усиление конкуренции для других стран.

Моя поездка в Англию завершилась на следующий день завтраком, данным в мою честь в Клубе автомобилистов. Это был, во всяком случае, признак того, что мое присутствие и мои разъяснения воспринимались со вниманием и пониманием. Эксперты в финансовых кругах союзных держав стали понимать потребность обсуждения вопроса о репарациях с непредвзятых экономических позиций, так же как необходимость восстановления порядка в германской финансовой системе. Переговоры на правительственном уровне в последующие месяцы завершились решением созвать экономическую конференцию для обсуждения этих вопросов. Она состоялась в 1924 году в Париже под председательством чикагского банкира Чарльза Дауэса и известна в истории под названием конференции Дауэса.