Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Акция Имперского банка вызвала панику в деловом мире. Бурю, бушевавшую вокруг меня, можно сравнить с мощным ураганом. То, что какой-нибудь председатель Имперского банка посмеет прибегнуть к таким мерам, противоречило не только теории, всему деловому миру показался возмутительным короткий срок, в течение которого было невозможно успеть предпринять соответствующие контрмеры. Но сама кратковременность осуществления нашего плана была рассчитана на достижение желаемого результата.

Мне пришлось нанести молниеносный удар спекулянтам иностранной валютой и не оставить им времени выпутаться из своей дилеммы. Это был вопрос не материального, но в первую очередь морального воздействия. Людям раз и навсегда следовало дать понять, что Имперский банк воспользуется любыми средствами, чтобы обеспечить стабильность марки.

Если бы немецкое деловое сообщество оказало с самого начала достаточную поддержку новой валюте, 7 апреля 1924 года никогда бы не произошло. Теперь, однако, дела достигли того рубежа, когда нам пришлось пойти на риск пробы сил между спекулятивными интересами отдельных лиц и интересами всего немецкого народа. Я ни на миг не сомневался, что защита общих интересов обеспечит Имперскому банку поддержку народных масс.

Между тем «разрушитель немецкой промышленности» было наименее ругательным эпитетом, которым меня удостаивали. Один упрек, который я принял всерьез, заключался в том, что я поступал несправедливо по отношению к честным деловым людям. Мы начали нейтрализовать несправедливость в последующие дни и недели путем наиболее заботливого обращения со своими клиентами. Мы не уменьшили свой портфельный капитал, но сохранили его на прежнем уровне. Любая сумма денег, поступившая в Имперский банк от ценных бумаг с наступившим сроком платежа, использовалась для предоставления кредита нуждавшимся предприятиям. Поскольку Имперский банк контролировал почти четыреста предприятий и филиалов по всей стране, такая политика вскоре доказала свою состоятельность. Спекулянты, с другой стороны, не продлевали срока выплаты кредитов и не выдавали новые кредиты. Поэтому они были вынуждены прибегать к той же акции, какую я навязал им в конце ноября 1923 года, а именно передать свою припасенную иностранную валюту в Имперский банк в обмен на имперские марки.

Результаты этой акции были поразительно быстрыми и эффективными. Между 7 апреля и 3 июня 1924 года, то есть в течение пятидесяти семи дней, в немецкий Имперский банк было возвращено не менее 800 миллионов марок в иностранной валюте. С последних лет войны не представлялось возможности удовлетворять все запросы делового сообщества в иностранной валюте. Месяцами в инфляционный период нам удавалось удовлетворять лишь один процент таких запросов. 3 июля Имперский банк смог впервые полностью удовлетворить запросы в иностранной валюте. И он сохранял способность делать это до тех пор, пока не утратил ее в результате финансового краха 1931 года. Но об этом позже.

За рубежом этот болезненный, но быстрый процесс оздоровления произвел поразительное впечатление. Он завершился до того, как вступили в силу решения комитета Дауэса. Возросло доверие к руководству Имперским банком не только в самой Германии, но особенно в других странах. Вторая волна инфляции в эти роковые месяцы могла бы нанести Германии почти непоправимый ущерб. По всей вероятности, это спровоцировало бы западных союзников осуществить значительно большее вмешательство и более широкий контроль над немецкой экономикой и финансами. Решительная акция Имперского банка и полное овладение им опасной ситуацией продемонстрировали всему миру, что Германия в состоянии восстановить свою позицию надежного финансового партнера. Наш международный кредитный рейтинг установился на удовлетворительном уровне. Репутация Германии как честного делового партнера была спасена.

Решения комитета Дауэса и их последующие результаты хорошо известны. Они привели к реформе Имперского банка, которая предусматривала учреждение наблюдательного органа, включавшего семь иностранцев и семь немцев в дополнение к немецкому совету директоров и немецкому председателю. Британскому члену комитета Дауэса, сэру Роберту Киндерсли, и мне поручили разработку отдельных положений в рамках этой политически определенной директивы. Добрая воля с обеих сторон выразилась в достижении взаимного доверия, которое сделало возможным сохранение иностранного влияния в управлении Имперским банком в разумных границах. Председатель Имперского банка стал председателем не только немецкого совета директоров, но также международного наблюдательного органа, который функционировал шесть лет до 1930 года. В течение этого периода не раз возникали неприятные споры или расхождения во мнениях. Но решения вопреки воле большинства не принимались. Со всех точек зрения мы гармонично сотрудничали. Среди всех иностранных участников установилась атмосфера взаимного доверия, многие из них стали моими хорошими друзьями.

Особо близкие отношения наладились у меня с голландским представителем, профессором Брюинзом, который был также уполномоченным по печатанию банкнотов. Подружился также с англичанином сэром Чарльзом Эддисом, швейцарским профессором Бахманом, американцем Мак-Гарахом и итальянцем сеньором Фелтринелли. Я установил хорошие рабочие отношения даже с представителем Бельгии, господином Калленсом, и французом, господином Сержаном. Тесно сотрудничал также с Паркером Гилбертом, которого назначили агентом по репарациям во исполнение решений комитета Дауэса и в обязанности которого входил надзор за выплатой репараций.

В целом 1924 год стал наиболее впечатляющим в моей карьере. Он завершился успешным выпуском облигаций так называемого займа Дауэса в западных и нейтральных странах, на выручку от которого в Имперский банк поступило 800 миллионов золотых марок в иностранной валюте. Эта сумма позволила банку работать дальше, обладая солидным резервом золота и иностранной валюты.

Я был вправе гордиться результатами своего труда, и особое удовлетворение вызывало признание их со стороны других стран. Когда все завершилось, я получил письмо от Оуэна Д. Янга из комитета Дауэса. В нем говорилось:

«Дорогой господин Шахт!

Сегодня я нашел среди своих бумаг письмо, которое господин Бейтс (секретарь комитета Дауэса) написал одному из своих влиятельных друзей в Америке. Не могу устоять перед соблазном процитировать фрагмент письма, касающийся вас. Он выражает мои чувства, равно как и чувства господина Бейтса.

«С января этого года Шахт был надежной опорой Берлина в любом смысле этого слова… Чтобы избежать новой волны инфляции, он был настолько непреклонен в прекращении кредита, что в некоторых отраслях германской промышленности произошли банкротства. Несмотря на угрожающие письма, резкую критику и политическую оппозицию, он и глазом не моргнул, проявив необыкновенную решимость».