Нина Пицык - Богомолец

— Чистейшая правда! — прошептал Александр. — Только нужно добавить: «И честные студенты».

А через несколько дней после посещения театра Александр появился у сестры неожиданно — прямо с лекции в бальнеологическом обществе. Раздеваясь в передней, он шепотом поведал ей;

— Листовку переписал и двум профессорам подсунул! Знала бы ты, какой шум поднялся в университете!

— Нападение японцев!

— Война!

В университетской церкви начались молебствия о даровании победы русскому оружию. Совет профессоров готовил елейный верноподданнический адрес царю, но левая часть профессуры запротестовала — войну она открыто осуждала. Студенты свистом прервали чтение проекта адреса. Так царь и не получил заверений в преданности престолу от Новороссийского университета.

«Я ненавижу войну так, как может ненавидеть ее только врач, призванный отстаивать каждую жизнь!» — писал Александр отцу.

«Небольшая победоносная война», задуманная в министерских апартаментах для спасения России от революции, привела царский режим к окончательному банкротству.

Как пчелы в улье, взбудоражилось русское студенчество. После рождественских каникул 1904 года занятия в Московском университете не возобновились. Они были отложены на неопределенное время. Неспокойно стало и в стенах Новороссийского университета. Список «неблагонадежных студентов», ежегодно составлявшийся ректором для департамента полиции, теперь дополнен списком «состоящих под подозрением». В нем четвертым значится Александр Богомолец.

Университетские инспекторы напрасно прилагали усилия, чтобы избежать взрыва гнева. Произошел он в конце октября 1904 года на публичной защите диссертации чисто академического характера. Кто-то в верхних рядах амфитеатра вдруг поднялся и громко крикнул:

— Господа, пора от чистой науки перейти к делам текущим!

Зал ответил аплодисментами. Декан факультета звонил, стучал, тщетно взывал к порядку.

— Долой войну! — ревела аудитория.

— При повторении беспорядков заседание будет закрыто! — угрожал инспектор.

Студенты, казалось, не слышали угроз/

— Долой царя! Смерть самодержавию! — неслось из сотен глоток.

Защита была прервана. Выходили не торопясь, с песнями. «Дубинушка» звучала как боевой марш.

Казачий наряд появился внезапно. У некоторых «бунтовщиков» солдаты отобрали студенческие билеты. Среди них был и Александр Богомолец.

На следующий день декана медицинского факультета профессора Подвысоцкого пригласили в дом № 11 по Преображенской улице. Здесь в Одесском губернском жандармском управлении его обстоятельно допросили о выступлении студентов. В конце показали список замеченных во время «беспорядков» и попросили уточнить, кто кричал «Долой царя!». Список открывался фамилией Богомолец.

Нет, профессор точно знает, что ни один из значащихся в списке рта не раскрывал, тем более студент Богомолец.

Но не это спасло Александра от неизбежного, казалось бы, исключения из университета. После консультации с Петербургом к «делу» было подшито заключение: «Принимая во внимание, что указаний на лиц, кричавших «Долой царя!», кроме агентурных, не имеется… и принимая во внимание, что дальнейшее производство дознаний может возбудить нежелательные толки, следствие прекратить».

Вечером Подвысоцкий говорил жене:

— Меня этот солдат поучает: «Во вверенный вам факультет начинает проникать крамола!» Затянуть потуже «пояс» требует! И так высшую школу превратили в участок, где распоряжается полиция. Чего же еще хотят?

В дверь позвонили, и через минуту на пороге кабинета появился Александр Богомолец. Из-под насупленных бровей хозяин бросил на него суровый взгляд и, не предлагая сесть, ледяным тоном сказал:

— Молодой человек, я вас пригласил для того, чтобы предупредить: впредь в присутствии инспекторов считать монарха «фокусом, где сходятся лучи народного благоволения». Советую изредка почитывать «Московские ведомости». Они «обожаемого» сравнивают с олимпийским небожителем, кажется, Гефестом. А о том, что Гефест хромал, а у «всемилостивейшего» «хромает» рассудок, убедительно прошу до окончания университета говорить реже. В противном случае вашему отцу, которого я глубоко уважаю, не видеть вас врачом. В этом я убедился сегодня пополудни в губернском жандармском управлении. А ваш батюшка отличнейше знает, что это за милостивое учреждение…

— Господа, скопляться воспрещено! Осадить! Пра-а-ашу разойтись!

Околоточный уже охрип и обессилел. Колонна студентов, растянувшаяся во всю ширину Херсонской улицы, направляется к театру Сибирякова. А казаков все нет. Богомолец видит, как от растерянности и напряжения, несмотря на редкую на юге январскую стужу, у «стража» на багровом носу выступили росинки пота. Но его сегодня никто не слушает. Толпа поет, смеется, свистит.

— Революция? — спрашивает Александр у шагающего рядом студента.

Жаль, отец в Нежине. Он бы все объяснил. А этот только одно знает: в Петербурге, у Зимнего дворца, на Троицком мосту, в Александровском саду, у здания Генерального штаба убиты тысячи рабочих и раз в пять больше ранено. Это так царю не сойдет.

Лавина ненависти разлилась по всей стране. Даже лояльные московские врачи на губернской конференции открыто заявили о своей солидарности с требованиями петербургских рабочих, выразили глубокое сочувствие жертвам Девятого января и потребовали от земств «не давать больше средств для посылки врачебных отрядов на Дальний Восток».

Протестуя против кровавой расправы, московские студенты начали забастовку, которой суждено было затянуться до 1906 года.

К московскому студенчеству примкнули студенты Петербурга, Киева и теперь Одессы.

Час назад одесскому генерал-губернатору доставили телеграфное распоряжение насмерть перепуганного министра внутренних дел: «С неуклонной энергией и решимостью, без всяких снисхождений и колебаний принимать меры к полному сокрушению мятежа».

Студенты об этом не знают. И когда из-за угла вылетают казаки, толпа нерешительно замирает, а затем бросается врассыпную, теряя книги, шапки, рукавицы.

Богомолец и еще двое заскочили в ресторан «Бристоль»: надо пересидеть бурю. Слева от них шумит компания. Ба, да это же университетские — профессора и студенты! Поют запрещенные песни, а подвыпившая публика подтягивает.

Декана исторического факультета Высших женских курсов профессора Щепкина Богомолец знает давно. Это человек независимых взглядов и поразительной памяти. У внука знаменитого актера — запоминающаяся внешность. Крепко сбитый, с высоким, крутым лбом, широким затылком, резкими, рубящими жестами, он стал любимцем одесских студентов. Сильный, страстный голос его заполнил зал: