Борис Никитин - Роковые годы

См. гл. «Прямые улики».

Кто-то из штабных шутников прозвал Козьмина «городовым от революции». Так это прозвище за ним и осталось.

Генерал Лехович ныне проживает в Париже.

Стеклов — псевдоним Нахамкеса.

Считалось, что Багратуни прислан для проведения взглядов Керенского.

См. гл. «В музей Ленина».

Проведя следующий период борьбы на Северном Кавказе, а затем кончив внешнюю войну в начале 1919 г., я не признал мое производство в генералы и отказался принять самостоятельный фронт (из подчиненных мне войск Бичерахова и горцев Северного Кавказа — кадров старой Дикой дивизии), который настойчиво предлагали мне горцы, английской службы генерал Томсон и полковник Ролленсон.

После контузии на войне у меня развилась болезнь сердца.

К сожалению, не помню фамилии. Но у Козьмина был всего один адъютант — поручик с высшим образованием, небольшого роста, старый революционер. Кажется, Чарномский?

Я слышал, будто бы прокурор отказался вообще подписать какой бы то ни было ордер.

Эта статья старого Уголовного уложения применялась к виновным в участии в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя.

Кавказская Туземная конная дивизия.

Я был старшим адъютантом штаба Дикой дивизии, а потом штаб-офицером штаба 2-го кавалерийского корпуса.

Княгиня Наталия Сергеевна Брасова.

На копии пометка: «Письмо послано в Ставку из Гатчины 11 ноября 1916 г.».

Председатель Государственной Думы.

Председатель Совета Министров.

Совершенно особенное недовольство против Родзянко именно за то, что он вызвал и оставил Великого Князя одного, — сильно высказывалось Его Императорским Высочеством в разговоре со мной.

Копия снята рукою Джонсона.

Оригинал.

См. фотографию телеграммы № 3 журнала «Иллюстрированная Россия», с. 5. Текст написан рукою Государя.

Категорическое заявление княгини Брасовой.

См. гл. «Войска».

История нас учила, что в спорных случаях монархов на престол возводили преданные им войска. И тогда тем более становится непонятным, какую ответственность за 1917 г. можно передвигать в сторону Великого Князя, окруженного враждебными министрами и враждебными бандами.

См. Манифест 3 марта.

Оригинал. На полях пометка карандашом: «Полит. К исполнению. Г. М. Багратуни 15/IX.

По старому стилю.

Мой предшественник полковник Якубов должен знать этого агента: Я-н из его состава контрразведки.

См. гл. «Петроградская трясина». Было время, когда Керенский хотел подчинить меня Миронову, но Балабин заявил, что между мной и им никого не допустит.

Не знаю, ушел ли он в действительности.

Всего два дня тому назад я был у Великого Князя в Гатчине (см. гл. «Светлой памяти Великого Князя Михаила Александровича»).

Я не состоял членом этой Лиги.

Савинков Б. К делу Корнилова, 1919.

Для меня этого искреннего возгласа Корнилова навсегда достаточно.

Глава Верховной власти Керенский в своем описании рисует тяжелую картину. (La Révolution Russe, chap. XVI.) Всячески избегая точного вопроса, он старается любезным обращением вытянуть что-нибудь из ничего не подозревающего Корнилова.

Затем он же при разговоре с Львовым ставит одного понятого в темной комнате за роялем, а другого — Козьмина — за дверью (314–322).

Львов собирается уезжать.

Других фамилий названо не было, но так называемый «выбор» самого Корнилова потом почему-то считался недемократичным.

Обвинение обычное: Корнилов подписал несколько воззваний пера Завойко! (Как будто Верховный Главнокомандующий должен ставить свое имя только под тем, что пишет сам!)

Керенский на с. 309 говорит, что некоторая часть («un certain nombre») — офицеров Дикой дивизии была замешана в заговоре. Горячо протестую. Это совершенно неверно: офицеры оставались в высокой степени лояльны. Утверждать противное, значит, до сих пор не понять нашей психологии.

В 1937 г. явилась новая тенденция — отнести истоки «заговора Корнилова» на апрель, когда промышленные круги приступили (заметим — совершенно лояльно и без ведома Корнилова) к образованию фонда пропаганды и выборов в Учредительное Собрание. Превратить их через 20 лет в заговорщиков (вопреки протестам главы группы А. И. Путилова) и пришить к ним Корнилова — такова новая заплата, белыми нитками наметанная. Говорю «белыми», так как в рассказах об «оргиях» и «деньгах на восстание» самые даты указывают, что деньги вытаскивались не под «заговор Корнилова», а под соглашение «Керенский — Корнилов», беседы же отдельных лиц — за дальностью времени принимают причудливые формы заговоров «организаций».

Соглашение Керенский — Корнилов было известно не только Савинкову, но и другим министрам, до Скобелева включительно, в частности, министру путей сообщения П. П. Юреневу, ныне живущему в Париже.

См. гл. «Обреченные»; мнение перечисленных в этой главе должностных лиц и его обоснование.

См. гл. «В музей Ленина».

Мартов Ю. Спасители или упразднители. Париж. Изд. 1911 г., с. 3, 18, 20, 21, 31, 35, 36, 40 и 46.

В настоящей главе в кавычках приведены подлинные выражения соответственных источников.

Лидером группы был Г. А. Алексинский. Из видных большевиков к нему примыкали: Менжинский, Богданов, Домов, Лядов, Луначарский, Мануильский.

Полный текст воззвания: см. синюю брошюру группы «Вперед». Изд. 1910 г.

Alexinsky Tatiana. Souvenirs d’une socialiste russe — «La grande revue», 1923, p. 623.

Вышеназванная брошюра Мартова — с. 21 и 22.

Г. А. Алексинский рассказывал мне, что распространением этой прокламации усердно занимался Менжинский, бывший председатель коллегии ГПУ.

Заявление было сделано в присутствии Вандервельде, Гюеманса, Каутского, Розы Люксембург и других. См. вышеназванные воспоминания Т. И. Алексинской, с. 86 и 87. То же: Спиридович. История большевизма в России, с. 261.