Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. IV–VII века

На улицах Рима было не протолкнуться и стоял страшный шум. Как пишут историки, римляне имели привычку говорить очень громко, махая руками и перекрикивая друг друга. Множество праздных горожан толпились на рыночных площадях, возле храмов и цирков, ожидая бесплатной раздачи хлеба, масла, сала и вина. Народ по-прежнему жаждал хлеба и зрелищ. И хотя к тому времени после многочисленных императорских указов гладиаторские бои были запрещены, но всевозможные зрелища и праздники в Риме устраивались постоянно. Это были состязания на колесницах, театрализованная охота на животных, танцы с оружием при свете факелов, выступления борцов и мимов.

Один галльский епископ в ужасе писал: «Кто в виду плена может думать о цирке? Кто, идучи на казнь, смеется? Объятые страхом рабства, мы отдаемся играм и смеемся в предсмертной тоске.

Можно подумать, что весь римский народ объелся сардонической травой: он умирает и хохочет!»

На ипподроме во время конных скачек зрители делились на партии «зеленых», «голубых», «красных» и «белых», и дело часто доходило до драк.

В Риме не происходило таких кровавых столкновениий, как в 501 году на ипподроме в Константинополе, когда во время драки «голубых» и «зеленых» погибло более трех тысяч человек (!), но страсти тоже кипели.

Римский писатель и государственный деятель VI века Кассиодор удивлялся, до какой степени римлянами овладевал, как теперь это называют, спортивный азарт. Побеждал «зеленый» – и половина народа погружалась в скорбь и бессмысленную ярость; лидировал «голубой» – тоже скорбели толпы народа.

«Ничего не выигрывая и не теряя ни в том, ни в другом случае, народ тем с большей силой наносит оскорбление противной стороне и тем глубже чувствует себя оскорбленным, волнуясь так, как бы дело шло о спасении Отечества от опасности», – писал Кассиодор.

Епископ Сальвиан из Марселя испытал в Риме нравственное потрясение по поводу других зрелищ, о чем написал в одном из своих писем: «В театрах изображаются такие позорные вещи, что стыдно даже упоминать о них, а не только рассказывать: душа помрачается похотливыми желаниями, глаз развращается зрелищем и ухо позорится произносимыми речами; нет слов для всей этой непристойности, для этих постыдных телодвижений и жестикуляции».

Можно представить, насколько чуждо все это было провинциальному юноше Бенедикту, выросшему в благочестивой христианской семье. Он предпочитал проводить время в обществе книг, тем более в книжных лавках Рима можно было найти и новинки, и самые популярные издания.

Не тогда ли Бенедикт узнал о Мартине Турском, оставившем военную карьеру, чтобы основать монастырь в Галлии? Или об Иоанне Кассиане из Марселя, который объехал многие египетские монастыри и описал свои впечатления так, что его сочинениями все зачитывались?

Пользовался успехом и некий мистический роман «История лаузова» из жизни египетских аскетов – древний предок современной беллетристики.

Устав монастырской жизни египетского аввы Пахомия Великого был переведен на латынь блаженным Иеронимом уже в конце IV века, а теперь к нему прибавились Устав Василия Великого, и «североафриканское» правило блаженного Августина, и многочисленные изречения отцов-пустынников – все это так или иначе входило в круг чтения образованных римлян.

«Пустыня» и все, что имело отношение к восточному монашеству, притягивали своей экзотичностью, многие примеривали на себя такую самоотреченную жизнь, пытались ее понять.

В монахи давно уже уходили люди и из самых высших сословий. Один из знаменитых пустынников – авва Арсений до ухода в пустыню был домашним наставником Гонория и Аркадия, сыновей римского императора Феодосия Первого. Египетский монастырь Барамус (от коптского слова «римский») получил свое название в честь Максимуса и Домициуса – двух сыновей императора Валентина, какое-то время подвизавшихся в этом монастыре.

Несомненно, мимо книг об отцах-пустынни-ках не прошли и Бенедикт с друзьями, загоревшиеся идеей покинуть порочный Рим и устроить жизнь по своим правилам в каком-нибудь тихом месте.

Юношеская мечта о своем «товариществе», «братстве», «обществе», «коммуне» стара как мир, но при этом всегда неожиданно волнующая и новая.

Блаженный Августин в «Исповеди» описывал, с каким упоением они с друзьями рассуждали о ненавистных тревогах и тяготах человеческой жизни и составляли план, как будут жить не так, как все.

«Эту свободную жизнь мы собирались организовать таким образом: каждый отдавал свое имущество в общее пользование; мы решили составить из отдельных состояний единый сплав и уничтожить в неподдельной дружбе понятия „моего" и „твоего"…» («Исповедь»)

В течение года каждый участник общества попеременно должен был брать на себя все бытовые заботы, давая возможность остальным заниматься самосовершенствованием и творчеством.

«А потом стало нам приходить в голову, допустят ли это женушки, которыми одни из нас обзавелись, а я хотел обзавестись. После этого весь план наш, так хорошо разработанный, рассыпался прахом и был отброшен, и мы снова обратились к вздохам и стенаниям», – рассказывает блаженный Августин.

И все-таки Бенедикт с товарищами осуществили свой план. Возможно, в какой-то степени этому содействовали и внешние обстоятельства – в 500 году в Рим торжественно вступил вождь остготов Теодорих. Он победил армию Одоакра, которому византийский император Анастасий I официально вверил власть над Западом. Пока еще никто не знал, чего ожидать от союза с варварами, в те дни многие на всякий случай торопились покинуть Рим.

Бенедикт с друзьями и Кириллой поселился в небольшом городке Аффиде (сейчас это город Аффиле, примерно в 60 километрах к северу от Рима), примкнув к некой уже существующей там общине «благочестивых мужей». Но вскоре Бенедикт покинул и эту деревню, теперь уже один. В Аффиде по молитве он совершил ради Кириллы свое первое маленькое чудо и сразу оказался в центре внимания, а это было ему не по душе. Да и вообще, «братство» для Бенедикта имело смысл только как способ служению Богу. И вовсе не факт, что товарищи по Риму разделяли его высокие устремления.

В горах Бенедикт встретился с незнакомым монахом и поделился с ним своим заветным желанием: вести настоящую подвижническую жизнь, как это делают отцы-пустынники.

Монах вызвался ему помочь и показал подходящее место для подвигов. Он привел Бенедикта в местечко в горах под названием Субиако, где находился его монастырь, а вокруг было много пустых пещер и гротов.

Субиако означает «подозерный», это название появилось благодаря построенной еще в I веке в горах загородной вилле императора Нерона. Желая любоваться не только горными вершинами, но и гладью озер, Нерон велел выстроить огромную дамбу, перегородившую реку Аньене. На берегу искусственного озера была возведена роскошная вилла Субиако, которая ко времени Бенедикта давно стояла в запустении и считалась собственностью государства. От этой постройки в горах до сих пор сохранились оплетенные мхами мраморные руины.