Александр Левитов - Жизнь московских закоулков. Очерки и рассказы

– Вы вот небось думаете, старик дичь порет, – говорит барон Петру Феофилактовичу. – Ничего не бывало! Это, изволите видеть, он на днях воротился из-за границы и теперь этой аллегорией непременно хочет выразить какое-нибудь политическое намерение какого-нибудь государства.

– Неужели? – спрашивает порабощенный Петр Феофилактович.

– Верно, – отвечал барон.

Вечер для Петра Феофилактовича кончился интересным знакомством с Вельзевулом {224}и проигрышем князю довольно круглой суммы, которую он с важностью богатого собственника сейчас же и выложил на стол из пачки, данной ему предусмотревшим этот пассаж бароном.

Попал таким манером наш Петр Феофилактович в знать и возблаженствовал, потому что, ежели он проигрывал князю, за него платил барон, говоря, что он на чужой стороне, что ему нужно деньги беречь, как заезжему человеку; а ежели слепая фортуна подвозила Петру Феофилактовичу, он клал денежки в свой собственный карман, ибо рыцарь-барон никак не соглашался не только брать их все, но даже и от половинной части постоянно отказывался.

– Ваше счастье, Петр Феофилактович, – говорил барон. – Старикашке-князю этого добра девать некуда, а вам при годится.

Петр Феофилактович благоразумно соглашался и добрым друзьям своим из-пид Пилтавы, спрашивавшим у него, каково идут его дела, по почте отписывал, что делишки его, слава Богу, очень, очень хороши и что получение места почитай что совсем начеку.

Но всему бывает конец.

Одним прекрасным утром, когда, в некотором смысле, вся природа радовалась и ликовала, барон фон Гюббель в необыкновенной тревоге врывается к Петру Феофилактовичу, сладко мечтавшему в это время о месте старшего чиновника особых поручений в одной из хлебнейших губерний.

– Батюшка, Петр Феофилактович, спасите! – говорит барон, не то шутя, не то серьезно. – Старичишко-то мой беспутный что наделал вчера? Одному приехавшему помещику десять тысяч на честное слово до нынешнего дня пробухал. Четыре-то я достал кое-как (с самого утра как угорелый мечусь по знакомым и как на грех ни одного шута дома не застанешь), а шести ближе недели нигде не добыть. Нет ли у вас свободных, Петр Феофилактович? Мы бы со старика проценты, какие угодно вам, счистили.

У Петра Феофилактовича было ровно шесть тысяч, нажитых им на различных должностях, отлично-ревностное исполнение которых сделало его надворным советником и ордена Св. Станислава третьей степени кавалером.

– Помилуйте, барон! Какие тут проценты, – говорит Петр Феофилактович. – За честь почту. Только зажился я очень у вас в Москве, скучно без дела мне, старику. Вы уж, пожалуйста, барон, попросите князя-то. Конечно, я это не к тому речь веду, чтобы т. е. того… вы извините… Я всегда с удовольствием… – лепетал Петр Феофилактович, направляясь к желтой пузатой шкатулке, которую он, по своей необразованности, всегда называл щекатункой.

– Я ему, старому, отдыха теперь насчет вашего места не дам. Я ему теперь все уши прожужжу, а то ведь он сопеть любит! – горячился барон.

Желтая шкатулка раскрыла свои вместительные недра. Петр Феофилактович, счастливый сознанием, что и он наконец делается полезен своему доброму другу, вынимает улежавшиеся пачки кредиток и вручает их барону. Барон уверяет его, что он через неделю привезет ему деньги не иначе, как с процентами, и после крепкого лобзания последним целованием оставляет Петра Феофилактовича на жертву ярославской солдатки – съемщицы меблированных комнат, претендующей на звание мадамы, и ее угрюмой сподручницы – кривой бабы.

«Виды нашей прислуги». Чистильщик обуви. Рисунок С. Ф. Александровского из журнала «Всемирная иллюстрация». 1872 г. Государственная публичная историческая библиотека России

Сейчас сказал я «последним целованием» на том основании, что шеститысячным займом кончилось знакомство Петра Феофилактовича с интересным бароном фон Гюббелем. После этой истории мы видим их совершенно на разных дорогах. Петр Феофилактович, очень долгое время озабоченной походкой человека, отыскивающего потерянное, каждый день подходит к великолепному подъезду князя Рангоут-Брызгачева, где на его смиренный звонок обыкновенно выскакивает серьезный швейцар с неизбежной фразой: «Его сиятельство изволили выехать», или: «Его сиятельство не изволят принимать».

– А барон дома? – нерешительно спрашивает Петр Феофилактович.

– Я вам в прошлый раз докладывал, что барон изволили уехать за границу! – строго извещает швейцар и громко хлопает резной дверью подъезда.

Долго смотрел на эту историю соседский дворник, и вот однажды, отпустивши Петра Феофилактовича на некоторое расстояние от княжеского дома, он подбегает к нему и ведет такую речь:

– Напрасно, ваше благородие, вы ходите сюда. Здесь, судырь, страшные надувалы живут. Они себя князьями и графами величают, только все это они, мошенники, врут. Старик-от сам, который что князем себя называет, точно что дворянин, а около-то него такие, самые что ни есть сквозные, мошенники. К ним так-то иной день человек сто приходят звонить. Не вы одни…

Петр Феофилактович скоро покорился своей участи.

– Бог даде, Бог и отъя! – сказал он и смирно стал у Иверских ворот в ряды обыкновенных людей этих ворот, и порой вы можете видеть и слышать, как важно подходит он к какому-нибудь приходящему и с сознанием своего достоинства начинает говорить:

– Государь мой! помощью своей милостивой мошеннического и бесстыдного обмана жертву осчастливить соблаговолите.

А в другое время, ежели вам это нравится, полюбуйтесь на него в соседней полпивной, где он, блистая своими медными пуговицами на изношенном вицмундире, кутит на собранные гроши, так что ни содержатель полпивной, ни его прислуга, ни даже сам полицейский ундер не могут безнаказанно подступиться к надворному советнику и ордена Св. Станислава третьей степени кавалеру Петру Феофилактовичу Зуйченко.

Барон фон Гюббель, раззнакомившись с Петром Феофилактовичем, не раззнакомился, однако же, с нами. Мы и теперь не упускаем его из виду. По последним известиям из большого света – арены его подвигов, слышно, что князь Рангоут-Брызгачев, утомившись своей многотрудной деятельностью, ухитрился выйти в более светлое море других спекуляций, на первый взгляд весьма честных и полезных, место же свое – атамана мошеннической шайки, передал своему юному другу, барону фон Гюббелю, который, впрочем, на самом деле есть не кто другой, как беспаспортный рижский мещанин Карл Гильз.

Есть надежда, что сей Карл, или Карлушка, достойным образом заместит князя Рангоут-Брызгачева, ибо на официальном вечере, который князь давал всей своей шайке по случаю передачи им Карлуше своих атаманских регалий, последний сказал следующий назидательный спич: