Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Я стал немедленно в кабинете Пострилина продолжать опрос, который превратился очень быстро в оживлённую и задушевную беседу. Задержанная только что не объяснялась мне в любви. Во всяком случае, она «готова была на все услуги», и не только по розыску. Она рассказала мне в подробностях о двух затеваемых больших ограблениях (одном — на пароходной пристани, другом — какого-то большого склада) и назвала несколько участников, их адреса и место, где временно хранились оружие и бомбы.

При её содействии мне удалось несколько недель наблюдать за всеми приготовлениями к экспроприациям трёх, мало связанных между собой максималистских групп и выяснить всех участников их. Удалось также точно установить коварство осведомителя «Савельича». Только чрезвычайная ловкость этого опасного бандита, бежавшего из Саратова и арестованного через год в другой губернии, спасла его от начатых мной арестов максималистских банд. При содействии же сотрудницы, привязанной ко мне не только романтическими чувствами, но и небольшим ежемесячным вознаграждением, мне удалось ликвидировать самую опасную в то время «бандитско-максималистскую» деятельность местного революционного отребья. При её содействии, в котором эта сотрудница выявила не только незаурядную сообразительность, но и присутствие духа, ибо наблюдаемые ею близко максималисты были отчаянные сорвиголовы и мстили бы ей беспощадно, я в одном случае захватил на пароходе, отплывавшем от Саратова, группу из четырёх максималистов, отправлявшихся на «экс» в отъезд из города; в другом — захватил целую коллекцию оружия и бомб.

В третьем случае, происшедшем много позже, уже летом 1907 года, эта верная сотрудница спасла мне жизнь, раскрыв готовящееся покушение на меня при помощи и содействии не кого иного, как сторожа и рассыльного Ивана при охранном отделении! Вот как это было.

Вторая половина лета 1906 года, которую я провёл в Саратове, была очень жаркой. Особенно трудно было по ночам, когда накалившаяся задень квартира не давала отдыха. Жара была удушливая. Наученный горьким опытом, на следующее лето я решил переселить семью за город на дачу, находившуюся от моей квартиры в городе в десяти — двенадцати верстах.

Никакого способа сообщения с дачей, кроме экипажа, не было; поэтому я купил по случаю у священника города Вольска пролетку со снимающимися козлами и небольшую крепенькую лошадку Арабчика. Экипаж и лошадь вполне соответствовали принятым мной правилам конспирации, и поэтому, когда я обычно с прислугой, бравшейся мной в город с дачи для приготовления обеда и других домашних услуг и дел, ехал по шоссе и грунтовым дорогам окрестностей Саратова, то всем видом своим я ничем не отличался от мелкого торговца, едущего по делам в город или из города.

Летом 1907 года я уже в третий раз со времени приезда в Саратов менял квартиру как для себя, так и для отделения, и теперь оно помещалось в двухэтажном особняке, расположенном в тихой окраинной части города. Рядом помещалось губернское жандармское управление — также в двухэтажном доме, принадлежавшем одному и тому же хозяину, зажиточному старику купцу. Через улицу напротив было большое глухое место, обнесённое забором, с большим казённым домом (кажется, губернского земства), отведённым под лаборатории. По бокам ютились небольшие домишки с семьями чиновников и отставным людом.

Приехав как-то с дачи и рассмотрев очередные бумаги, я отправился на свидание с секретной агентурой. В одно из первых свиданий я встретился с названной мною выше сотрудницей. То, что она рассказала мне, ошеломило меня. По её словам, от ликвидированных уже мной в то время различных максималистских групп остались кое-какие «хвосты» в виде приятелей или собутыльников. На квартиру одного из таких лиц в последнее время зачастил сторож, он же и рассыльный из моего охранного отделения, Иван Афонин, которого я уже застал в отделении. Этот Иван, служащий, имевший мало касательства к деятельности отделения, ночью спал в помещении отделения и находился там в это время с дежурным чиновником. Занятый по горло разными делами, я мало обращал на него внимания. Среднего роста, с глуповатой физиономией, по виду исполнительный, он каким-то образом попал в компанию совершенно неподходящих людей. Мало того: оказывалось, по словам сотрудницы, что этот Иван, убеждённый приятелями уже арестованной мною максималистской группы, согласился открыть им поздно ночью двери моей квартиры. Остальное было бы довершено ими. Сотрудница передала мне малейшие детали этого замысла.

Надо тут же заметить, что не было большей трудности в практике розыскного дела того времени, чем ликвидация деятельности различных полубандитских, максималистских групп. Эти разрозненные группы, крепко спаянные внутренней дисциплиной, быстро раскрывали или могли раскрыть виновника «провала». Потому первый долг и обязанность каждого розыскного деятеля заключались в проведении этой ликвидации в такой обстановке и при таких условиях, которые исключали бы возможность подозрений.

В данном случае для меня также был существенным вопрос: как быть с предстоящей возможностью провала сотрудницы? Я поделился с ней сомнениями и встретил изумившую меня готовность идти на всякий риск: «Только бы вы, дорогой Александр Павлович, остались целы!»

Я решил действовать немедленно, а не ждать ночи, чтобы устроить, как следовало бы, засаду в моей квартире. Да и при наличии в доме «сторожа» Ивана такую засаду не так легко было бы осуществить. Одним словом, я погорячился и, как оказалось, наделал глупостей.

Отложив остальные деловые свидания, я поспешил домой, уселся в рабочем кабинете и вызвал к себе Ивана. Передо мной появилась несколько встревоженная физиономия сторожа с обычным вопросом: «Что прикажете?» Но, взглянув на меня и на бешеное выражение моего лица, Иван сразу опешил. Не помня себя и еле сдерживаясь, я начал свою грозную филиппику. Я объяснил ошалевшему Ивану, что ему, как служащему охранного отделения, должно быть понятно, что я, как начальник такового, призван к выяснению всех затеваемых преступных планов, а потому выяснил и тот план, в который он дал себя вовлечь по неизвестным мне причинам. Я рассказал Ивану все подробности плана, и тогда, ещё не успев закончить свою громоносную речь, я увидел, как затрясшийся от рыданий мерзавец бросился на колени, умоляя пощадить его.

«Не верьте коленопреклоненным мерзавцам!» — таков был лозунг известного своей решительностью министра внутренних дел Петра Николаевича Дурново, в начале декабря 1905 года вступившего в управление министерством и железной волей прекратившего начинавшуюся тогда революционную бурю. Так он и ответил на телеграфное донесение временно исполнявшего должность московского губернатора, либеральничавшего генерала Владимира Фёдоровича Джунковского, просившего министра за «коленопреклоненных крестьян» какой-то волости Московской губернии, пред тем совершивших ряд насилий и бесчинств.