Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Посмотрим, как обстоит дело с «провокацией» в любезных нашим либералам европейских (да и американских) «демократиях»! Если взять для примера классическую английскую демократию и её систему политического розыска (употребим более правильную форму — «сыска»), то мы на протяжении веков сможем проследить, как английская полиция применяла не нашу российскую, а подлинную провокацию.

Прочтите хотя бы в Британской энциклопедии, если не доверяете другим научно-историческим трудам, изложение знаменитого «порохового заговора» в царствование Якова I; проследите дело о «заговоре» Марии Стюарт в царствование Елизаветы Английской, вы увидите, что провокация была, и теперь есть, основным орудием в руках руководителей политической жизни этой страны, и они ничем не стеснялись для приведения в действие своих провокационных планов.

Наконец, если не углубляться в века, я приведу яркий пример такой провокации, допущенной в наше время канадским правительством в деле ликвидации центрального комитета коммунистической партии Канады, произведённой в начале 1932 или в конце 1931 года.

Канадская полиция решила выяснить всю подноготную деятельности канадской коммунистической партии, а главное, её центрального комитета, и поручила одному смышлёному полицейскому пролезть в местную коммунистическую организацию и узнать насколько возможно подробнее все тайные её дела. Сказано — сделано! Городовому меняют фамилию, переводят в другой город, устраивают его на фабрику, и он вступает в местную коммунистическую ячейку. Городовой был толковый малый: быстро освоился и изучил теорию коммунистического учения; овладел положением; вёл партийную работу, ему поручаемую; обо всём докладывал по начальству и в то же время быстро продвигался по ступенькам коммунистической иерархической лестницы; и ко времени ликвидации стал членом центрального комитета партии. На суде он дал пространные и толковые показания, все члены комитета были засажены на разные сроки по тюрьмам, а городовой-провокатор, чтобы замести следы его деятельности и для избежания мести, был переведён в дальние места Северо-Западной Канады. В канадских газетах вся эта история была рассказана с типичным англосаксонским юмором; в коммунистической же прессе США долго помещались возмущённые статьи с неоднократным склонением слова «провокация» — ну ни дать ни взять, равноценные таким же статьям в наших «Речах», «Биржевиках» [130] «Речь» (1906–1917), «Биржевые ведомости» (1880–1917) — петербургские газеты. и других органах российской печати.

Такое возмущающее общественное мнение представление о провокации вовсе, в сущности, не было только обывательским. Оно проникло в души и запало в умы очень многих лиц местной и даже центральной администрации. Оно ослабляло волю и иногда парализовало действия даже наиболее активной и способной части жандармской полиции, ибо пропустить без внимания подпольное начинание было для многих представителей жандармской полиции безопаснее и спокойнее, чем пуститься в розыски и быть заподозренным в провокации.

Я не могу забыть, как при первом моём представлении последнему московскому градоначальнику, генерал-майору Вадиму Николаевичу Шебеко, этот в общем прекраснейшей души человек, джентльмен, но «никакой» администратор, несколько стесняясь и не решаясь прямо высказать свои опасения, пробормотал что-то очень невразумительное, и я, поняв сразу его обывательскую концепцию провокации, поспешил заверить генерала, что он сам вскоре увидит и узнает мою работу по розыску и тогда решит, приложимо ли это понятие к ней.

Из этого примера, да и из целого ряда других, читатель видит, что о провокации много писалось и говорилось, но я совершенно спокойно и с чистой совестью утверждаю, что не только сам никогда за всю службу по розыску не прибегал к провокационным приёмам, но и не знал таковых как намеренной системы и у других руководителей политического розыска, с которыми мне приходилось встречаться в моих деловых сношениях.

Примерно к осени 1907 года Департамент полиции провёл организационную реформу в области политического розыска, заключавшуюся в том, чтобы были созданы так называемые районные охранные отделения, в задачу которых было положено объединение и направление розыскной деятельности по известным районам и стране. Так, например, губернии Московского промышленного района, облегавшие кольцом Московскую губернию, стали входить в ведение Московского районного охранного отделения; губернии Поволжья были также объединены в смысле политического розыска в Поволжском районном охранном отделении, начальником коего стал бывший в то время начальником Самарского губернского жандармского управления полковник Бобров, незадолго до того первый начальник Саратовского охранного отделения. Я его хорошо знал по нашей предыдущей совместной службе в Петербургском губернском жандармском управлении.

Идея создания новых областных или районных охранных отделений исходила из намерения децентрализировать до некоторой степени розыскную работу Департамента полиции и противопоставить действие политического розыска в данном районе или области возникшим в то время областным подпольным революционным организациям.

Не отрицая некоторой практичности этой меры, нельзя было не видеть в ней многих недостатков. Областные подпольные организации возникали и функционировали не всегда в том именно городе, где учреждалось районное охранное отделение. Так, например, Поволжское охранное отделение возникло в Самаре, где ко времени его открытия не было соответственных областных подпольных центров. Районное охранное отделение, из-за громоздкости аппарата, не так уж просто было переносить из одного центра в другой. Не всегда оказывалось так, что начальник районного охранного отделения мог по своим знаниям и способностям руководить розыском во всём районе; а отсюда получались лишние трения с начальниками местных розыскных пунктов. Всё это могло быть лучше и проще достигнуто соответствующей реформой в строении так называемого Особого отдела или реорганизацией того из отделений Департамента полиции, где был сосредоточен политический розыскной аппарат. К этому решению Департамент полиции и пришёл, в конце концов уничтожив в 1914 году районные охранные отделения [131] Районные охранные отделения были ликвидированы в феврале 1914 г. по инициативе не Департамента полиции, а товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского. и прикомандировав к Департаменту нескольких опытных в розыскной деятельности жандармских офицеров.

Новая административная мера вызвала для меня лично увеличение работы или, вернее сказать, увеличение письменной отчётности, ибо кроме регулярных донесений Департаменту полиции приходилось посылать таковые же и в районное охранное отделение. Никаких особых руководящих разъяснений я из нового районного учреждения ни разу не получил, да и получить не мог, так как само это новое охранное отделение в главном информировалось мною же. В Поволжское районное охранное отделение входило около десяти губерний Поволжья, и, значит, начальник его руководил розыскной деятельностью десяти начальников соответственных губернских жандармских управлений и моей, как начальника Саратовского охранного отделения. Все эти десять начальников поволжских губернских жандармских управлений, как правило, имели весьма слабое представление о деле, которое было поручено их ведению, и если и сообщали что-либо в районное охранное отделение, то эти сообщения не давали материала для разработки. В это же время Департамент полиции ввёл новую систему регистрации — очень сложную, отнимавшую много времени и требовавшую смышлёных и понимающих дело работников на местах. Таковых работников не было ни в губернском жандармском управлении, ни даже в моём охранном отделении.