Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Часов в пять вечера Корнеев, уже совершенно трезвый, пришел в правление. Там было шумно, людно, колхозники получали наряды на завтра. Как только на пороге появился Степан Иванович, все замолчали и, неловко протискиваясь мимо него, стали выходить. Остались парторг и Анна.

Пристально посмотрев на Корнеева, парторг сказал негромко, спокойно:

– Что скажешь, солдат?

– Старший сержант, – поправил его Корнеев.

– Слушаем тебя, старший сержант, – усмехнулся парторг.

– Я вот к ней… к председателю… Анна молчала, ждала.

– Погулял, и хватит, – мрачно сказал Корнеев. – Работу давайте. Не люблю я без дела. Да и свои демобилизационные… ну, в общем, – пора…

– Твоя правда, старший сержант, – вновь усмехнулся парторг.

– Анна обратилась к парторгу:

– Как думаешь, Дмитрий Николаевич, в ремонтную его? Там у нас помощник слесаря в техникум уезжает, учиться, так на его место…

– Это меня-то – помощником слесаря?! – вспыхнул Корнеев. – Я всю войну личным шофером…

– А нам личные шоферы не нужны, – сухо перебила Анна, – нам работники надобны.

– А на трактор нельзя? Я ведь…

– Нас тракторами МТС обслуживает, – сказал парторг. – На первое время, а?

– Что ж, – неожиданно миролюбиво согласился Корнеев, – ненадолго можно…

– Впервые Анна подняла на него глаза, посмотрела удивленно, внимательно, не очень доверяя его покорности.

– Так и решим? – спросил парторг у Анны.

Она кивнула и тут же стала разбирать какие-то бумажки.

Корнеев ступил было к выходу. У самой двери остановился, неловко помялся и, наконец, негромко сказал:

– А ты, Анна Васильевна, не держи на меня обиды. По пьянке это я. Приходи домой. И дочку с собой веди. Придешь?

Анна вспыхнула и тихонько ответила:

– Приду… Придем… сегодня…

На предложение матери вернуться домой Маша не ответила ничего. Только не по-детски серьезно и грустно посмотрела на мать и пожала узкими плечами.

Но мир, которого Анна так ждала, в их доме так и не наступил. Холодно было в их доме. Никакого особого счета у Анны к мужу не было – он вел себя спокойно, больше никогда не кричал ни на нее, ни на дочку, но был подчеркнуто равнодушен к ним обеим и жил не с ними – рядом, как посторонний, как квартирант, – уходил и приходил, когда хотел, никогда ни о чем не советовался, вообще редко заговаривал первый. Так прошло лето. А осенью он явился в правление и официально попросил отпустить его из колхоза на год. Это перед самой-то уборочной!

– Как знаете, Степан Иванович, – сухо сказала Анна, подписывая его заявление.

За лето Анна привыкла к его присутствию. Хоть и тяжело с ним, а все же – мужской дух в хате. Но она ничем не выдала своего огорчения, дочка же откровенно обрадовалась. Весной она перешла в последний, седьмой, класс. Худенькая, высокая, еще не оформившаяся, но с настороженным, серьезным лицом, она производила впечатление уже почти взрослой. Они с матерью давно договорились, после окончания школы она поедет в город поступать в техникум. Отцу они, конечно, не говорили о своем решении. Втайне обе мечтали, что когда-нибудь она будет инженером, научится, как говорила мать, строить трактора и всякие интересные машины.

– Но ты так и знай, мама, – шептала девочка, забираясь вечерами к матери в постель, – я сюда, в деревню, не вернусь. Я тебя к себе заберу. Уедем куда-нибудь далеко. Я буду на заводе работать, ты, если захочешь, тоже – ты умная, со всяким делом справишься…

– Да ты выучись сначала, – смеялась Анна. – Может, вырастешь и забудешь про мать-то…

– Я тебя никогда не забуду, – серьезно отвечала Маша. – Ты у меня одна…

Степан Иванович вернулся раньше, чем обещал, – в самом начале лета.

В тот день Маша уезжала в город держать экзамены. Анна помогала собирать ее немудрый багаж, готовила еду на дорогу и не заметила, как в хате появился муж.

Обернулась на его недовольный вопрос:

– Это куда же ты? Уезжаешь, что ли? Муж на порог, а ты за ворота?!

– Не я, Маня едет, – сдержанно ответила Анна.

– Это еще зачем?

Девочка, уже одетая в дорогу, вышла из-за занавески. Равнодушно кивнув отцу, она сказала:

– Пора идти, мама, на автобус опоздаем.

И вдруг впервые после первого скандального дня своего возвращения из армии, Степан Иванович взорвался, закричал:

– Никуда ты, сопливая, не поедешь. Я сказал! Председательша устроила, что из колхоза бежишь? А кто тут-то будет работать?

И осекся, увидев устремленный на него презрительный взгляд дочери.

– А ты! Ты и будешь работать, – сказала она, недобро усмехнувшись, первый раз в жизни обращаясь к отцу на ты.

И, подхватив фанерный чемоданчик, спокойно вышла из дому. Анна хотела что-то сказать, как-то объяснить Машин отъезд, но передумала и вышла вслед за дочкой.

Вечером, когда она вернулась домой, Степан Иванович сладко спал, развалившись на ее постели.

А утром, выкатив из сарая свой новый велосипед, она поехала в райком, просить, чтобы ее, наконец, освободили от председательства. Через несколько дней она уже работала рядовой колхозницей в полеводческой бригаде.

«Может, теперь-то он успокоится?» – надеялась она.

Но Степан Иванович и не думал успокаиваться. Работать он не начинал, по целым дням валялся на кровати и придирался и грубил ей так же, как когда-то до войны. Как и раньше, Анна отмалчивалась, терпела. Ради Маши, дочери.

Через две недели девочка вернулась. Еще с порога она радостно крикнула:

– Приняли! Мама! Приняли! Степан Иванович вскочил:

– Это куда еще?

В техникум, – негромко ответила Анна.

– Еще чего! Девка будет в городе хвостом вертеть, а мы ее корми?!

Маша засмеялась:

– Корми! Да много ли ты меня кормил? С шести лет меня мать кормит! И не волнуйся, я на все пятерки сдала, буду стипендию получать! Вот!

Анна едва дождалась весны. Два раза за зиму она ездила к Маше, отвозила ей продукты – теперь это было легко, автобусы ходили чаще.

Степан Иванович, наконец, начал работать там же, в ремонтной бригаде, на той же должности. Попытался было устроиться шофером, но новый, приехавший из города председатель решительно отказал ему:

– Пьющий вы, не могу я вам машину доверить.

Степан Иванович действительно много пил и пил в одиночку: друзей, просто товарищей даже для выпивки он так и не приобрел. Бывало, что и на работе появлялся навеселе; на замечания бригадира не обращал внимания, отмалчивался. Он постарел, от его прежней стройности, подтянутости не осталось и следа.

Анна тоже сдала. Маша заметила это сразу, как только вошла в избу. Обнимая мать, спросила тихо:

– Плохо тебе, мама, одной?

– Плохо, – вздохнула Анна.

– Вот подожди, выучусь я…

– Учись, учись, умница, – улыбнулась Анна. – А я? Что ж поделаешь – старею…