Арсений Замостьянов - Фельдмаршал Румянцев

Шестидесятилетний Салтыков выглядел стариком. Представитель старинного рода, он родился в самом центре коренной России — неподалёку от Ростова Великого, на берегу озера Неро. Воевал с поляками и со шведами под командованием Миниха и Ласси.

Впервые за долгие годы (если не считать нерасторопного Апраксина) в роковое время главнокомандующим стал природный русак. Это воодушевляло патриотов. Хотя первоначально Салтыков не вызывал восторгов: больно негероическая внешность была у этого аристократа. Примечательную характеристику новому главнокомандующему оставил в своих записках А.Т. Болотов — одарённый литератор, встретивший генерал-аншефа в Кенигсберге: «Старичок, седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трех человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и, по всему видимому, ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии и предводительствовать ей против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, проворством и знанием военного искусства. Он казался нам сущею курочкою, и никто и мыслить того не отваживался, что б мог он учинить что-нибудь важное». Неужели забыли русские люди расторопность Салтыкова в сражении при Цорндорфе? Курочка — не курочка, а с портрета работы Ротари на нас смотрит эдакий дородный боярин — только бритый и в европейском костюме XVIII века.

Цорндорф оказался болезненным щелчком по носу для патриотов русской армии. Скептики и так были уверены, что с Фридрихом тягаться невозможно, их, напротив, удивляла стойкость воинства российского. Но Цорндорф показал: механистичная прусская тактика всё ещё таит для нашей армии смертельную угрозу и во многом войско Фридриха остаётся для всех прочих примером недостижимым. Укрепились в солдатской среде уважительные, даже боязливые легенды о прусской кавалерии. Но — Россия если подчас и отстаёт от Европы, то умеет учиться, навёрстывать и догонять. В Семилетнюю войну это правило сработало. Русские крестьяне — по духу люди оседлые, многие из них, если бы не рекрутчина, дальше родной околицы ничего бы и не видали. Постепенно они освоились на германской земле, где всё так не походило на срединную Русь — и уже вели себя на чужбине по-хозяйски. То есть — степенно, рачительно, уверенно. Прошёл угар грабежей, прошла и растерянность. В армии постепенно устанавливалось то состояние, в котором лучшие качества народного характера проявляются непоборимо. Душевное равновесие и готовность исполнять солдатский долг.

Салтыков, исправляя перегибы предшественника, без промедлений вернул Румянцева в действующую армию. Пётр Семёнович давно присматривался к молодому генералу и считал его звездой первой величины. Было у Салтыкова одно славное качество: он недолюбливал рутинёров и ценил в военачальниках изобретательность. Румянцеву поручили командование Второй дивизией, для которой главнокомандующий уготовил участь яркую. Поход на Берлин! «Я намерен, буде обстоятельства допустят, генерал-порутчика Румянцева с знатным деташементом к Берлину налегке отправить для взятия денежной контрибуции и сколько возможно лошадей и быков, також провизии», — сообщал Салтыков Конференции. Такой удар по Берлину, считал главнокомандующий, деморализует противника. Другим его начинанием было быстрое соединение с австрийцами, которые, однако, настаивали на переносе основных боевых действий в Силезию.

После первого разговора с глазу на глаз Салтыков ещё больше понравился Румянцеву. Начиналось горячее времечко — решающие сражения Семилетней войны.

Между тем и Фридрих произвёл заметную перестановку: генерал Даун, безуспешно пытавшийся остановить русских, потерял доверие короля. Вместо него корпус возглавил генерал-лейтенант фон Ведель. Ему было поручено остановить движение русских к Одеру. Под командой фон Веделя — менее тридцати тысяч, у русских — сорок тысяч. Но Фридрих не сомневался, что воспитал лучшую в мире армию и готов был к генеральному сражению. Не просто остановить, но уничтожить русско-французскую армию — таков был план короля. Для начала пруссакам предстояло воспрепятствовать соединению русской и австрийской армий.

Для этого Ведель принял решение в июле атаковать русских в районе Пальцига. Он планировал оглушить русских неожиданным наступлением, которое снивелирует численное превосходство армии Салтыкова. Но с первых залпов сражения русские стояли как стена, ощетинившаяся штыками. Салтыков повёл армию в обход левого фланга и тыла пруссаков. Гусары Малаховского налетели на русских, но вынуждены были отступить… В бою не дрогнула и артиллерия Салтыкова. Ведель отступил, чтобы подготовить второй удар. Но и новая атака захлебнулась. Самым мощным был третий удар по русским позициям. Прусской коннице удалось прорваться между двумя полками, внести сумятицу. Но тут заговорила русская артиллерия! Кавалерия Фридриха отступила с большими потерями — и Салтыков бросил в бой русскую конницу Панина, которая довершила дело.

Вторую дивизию в том сражении возглавлял генерал Александр Вильбоа, раненный при Гросс-Егерсдорфе. Румянцев, сколь ни торопился, не успел прибыть и принять у него командование над дивизией. А обсервационный корпус, вместо павшего ирландца Юрия Броуна, — Голицын.

Мастерство русских артиллеристов признал и Фридрих, почти одновременно получивший известие о поражении Веделя и победе над французами при Мендене: «Северные медведи не французы, и артиллерия Салтыкова в сто раз выше артиллерии Контада».

Иногда Салтыкова упрекают, что он не организовал преследование Веделя. «Недорубленный лес снова вырастает», — говаривал на этот счёт Суворов. Но более успешных сражений с пруссаками не было ни в истории австрийской, ни в истории французской армии. А Салтыков показал себя генералом, не способным паниковать или трусить. По умению терпеть он не уступал собственным солдатам.

Хотя и не добил Салтыков пруссаков, всё равно под Пальцигом Ведель потерял четверть своей армии — около семи тысяч, из них не менее четырёх тысяч — убитыми. Потери русских не превышали пяти тысяч, из них убитыми — 813 человек. Павших оплакивали, на поле боя устроили панихиду. Но оставшиеся в живых поверили в силу русского оружия, а гипноз непобедимости пруссаков развеивался. Болотов отдавал должное Салтыкову: «Победа сия произвела многие и разные по себе последствия, из которых некоторые были для нас в особливости выгодны. Из сих наиглавнейшим было то, что все войска наши сим одолением неприятеля ободрилися и стали получать более на старичка, своего предводителя, надежды, который имел счастие с самого уже начала приезда своего солдатам полюбиться; а теперь полюбили они его еще более, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении».