Арсений Замостьянов - Фельдмаршал Румянцев

Что это означало? Войсками, действовавшими против взбунтовавшейся Польши, командовал Репнин, но действовал он весьма неудачно и быстро утратил доверие императрицы. На южных рубежах генерал-аншеф Суворов весьма энергично приводил в порядок укрепления. Выходит, все они попадали под командование графа Задунайского.

К польским делам Румянцев относился с особенным вниманием: не только как патриот Российской империи, но и как правитель Малороссии. Соседнее государство он воспринимал как зону своей ответственности — быть может, потому и не уклонился от назначения, хотя мог бы найти уважительную причину для отказа.

Шляхетская демократия ослабила Польшу. Воинственный и в недавнем прошлом победительный народ потерял способность отстаивать свою независимость. Но в сынах Речи Посполитой ещё жил польско-литовский завоевательный дух — и духу этому было тесно между Пруссией, Россией и Швецией.

Сведения из Варшавы поступали невероятные, фантастические. Несколько лет Польское королевство пребывало в военно-политической зависимости от России. Король Станислав Август — бывший нежный друг Екатерины (тогда ещё — не императрицы) — считался ставленником России. Но счёты поляков к русским накапливались, и глубинное недовольство екатерининской опекой вылезло наружу, когда русский генерал и посол Осип Андреевич Игельстрём, командовавший войсками империи, пребывавшими в Польше, начал роспуск польских войск. Что и говорить, для польских патриотов это — щелчок по носу, оскорбление.

Игельстрёму не хватало дипломатических дарований, но польское свободолюбие и без внешних раздражителей рвалось из теснин государственного кризиса. Генерал Антоний Мадалинский не подчинился, выступил из Пултуска со своими кавалеристами. К нему присоединялись другие отряды. Мятежный корпус напал на русский полк, затем — на прусский эскадрон, разбил их и с триумфом отошёл к Кракову. Тут же в Польшу, в Краков, явился Тадеуш Костюшко, признанный вождь революции — идеолог и практик. На рыночной площади Кракова он произнёс свою клятву и был избран главным начальником восстания: это событие навсегда останется культовым в истории Польши. Военный инженер по образованию и революционер по призванию, он уже воевал против русских в рядах барских конфедератов, после чего сражался за океаном, в армии Джорджа Вашингтона, от которого получил генеральское звание.

Игельстрём пребывал в Варшаве с восьмитысячным корпусом. Тем временем Костюшко успешно сражался с русскими армиями Тормасова и Денисова под Рославицами. Бурлила и Варшава. Инсургенты решили атаковать русских воинов в Страстную субботу. Для Игельстрёма такой поворот стал неожиданностью. Это был трагический день для русской армии, величайшее потрясение екатерининской России. Четыре тысячи солдат и офицеров было убито, остальные с потерями отступили из Варшавы к Ловичу. Прискорбные подробности того дня возмутили русское общество: говорили, что один из батальонов Киевского пехотного полка перерезали в православном храме, во время пасхальной службы. Король (напомню, всем обязанный Екатерине и России!) попытался сгладить ситуацию, предлагал выпустить русских из города, но в тот день Станислава Августа не слушала даже его собственная гвардия. 6 апреля 1794 года останется в истории как варшавская Варфоломеевская ночь.

Побоище русского гарнизона случилось и в Виль-не. Гарнизон генерала Исленьева частично перебили, частично пленили: многих поляки застали врасплох во сне. Немногим удалось выбраться из города: эти войска добрались до Гродно, на соединение с отрядом генерала Цицианова. Этому неунывающему, решительному и изобретательному воину удалось предотвратить аналогичный погром в Гродно: Цицианов пригрозил при первой попытке восстания ударить по городу артиллерией. Угроза возымела действие. Но гродненский эпизод был редким успехом русских в первые месяцы восстания… А находчивость Цицианова превратила сорокалетнего грузинского князя и острослова в легенду.

До Румянцева дошёл и слух о реакции Екатерины на неповоротливые действия Игельстрёма в роковую ночь: «Счастлив этот старик, что прежние его заслуги сохраняются в моей памяти!»

Дела союзников в Польше шли хуже некуда. Костюшко, принявший чин генералиссимуса, превосходно организовал оборону Варшавы — и осада окончилась для русско-прусского корпуса провалом. Уничтожение небольших польских отрядов, суетливые марши по окраинам Речи Посполитой не приносили успеха. И дипломатия, и военные в Петербурге пребывали в растерянности: польская проблема представлялась критической, и залечить эту кровоточащую рану, казалось, было нечем. Авторитет империи был поколеблен энтузиазмом Костюшко и польским католическим национализмом. Горячие головы уже проводили аналогию с французскими событиями, а тут уж для Северной Паллады было недалеко и до сравнений с судьбой несчастного Людовика…

Затянись война — и в случае турецкой агрессии Россия оказалась бы в чрезвычайно сложном положении. Да и без турецких шалостей ситуация потребовала поиска виноватых. Общее командование разбросанным по городам русским 50-тысячным корпусом осуществлял князь Н.В. Репнин, давний проводник русской воли в Речи Посполитой. Из столицы операциями руководил князь и генерал-аншеф Н.И. Салтыков, возглавлявший Военную коллегию — один из самых влиятельных представителей партии Зубова. Довести до ума намерение уничтожить революцию им не удавалось — и Репнина уже бурно критиковали и царедворцы, и офицеры. Можно было ожидать, что управленческий центр тяжести переместится в усадьбу Румянцева — но добиться единовластия в такой ситуации непросто.

А Польша пылала. Восставшие не могли забыть, как безропотно король следовал высокомерным предписаниям Репнина, как превращался в марионетку. Теперь Станислав Август пытался сотрудничать с Костюшко, не искал антиреволюционных тайных связей с русскими и пруссаками. В Варшаве всё громче говорили о традициях Французской революции, действовали якобинские клубы, с кафедр возносилась хвала Робеспьеру. Король в такой ситуации не мог чувствовать себя комфортно. Но Костюшко не стал разжигать антимонархический костёр; борясь с иноземцами, он искал компромисса в отношениях с королём-поляком. Революционный Верховный совет, переборов презрение, оказывал Станиславу Августу знаки почёта. В то же время Костюшко заключил короля в своеобразную блокаду, контролируя его переписку и передвижения. Когда Станислав Август посетил строительство пражских укреплений на подступах к Варшаве, горожане оказали ему весьма холодный приём. Кто-то даже бросил дерзкую фразу: «Лучше уйдите отсюда, ваше величество, всё, за что вы берётесь, заканчивается неудачей».