Роберт Масси - Петр Великий. Прощание с Московией

Вообще-то существовали серьезные, притом сугубо дипломатические причины для отправления посольства. Петру не терпелось возобновить, а если удастся, то и укрепить союз против турок. Он рассматривал взятие Азова только как начало и теперь надеялся со своим новым флотом преодолеть Керченский пролив и добиться господства в Черном море. Для этого требовалось не только располагать современными техническими средствами и, соответственно, обученными людьми, но и иметь надежных союзников, ведь воевать с Османской империей в одиночку Россия не могла. Между тем коалиция союзников грозила вот-вот распасться. Польский король Ян Собеский умер в июне 1696 года, и с его смертью антитурецкий пыл поляков почти совсем остыл. Король Франции Людовик XIV задался целью во что бы то ни стало посадить французских принцев на престол Испании и Польши, и все его хитроумные маневры, скорее всего, должны были вылиться в новые войны с империей Габсбургов. Следовательно, на Востоке австрийскому императору сейчас был нужен мир. Чтобы предотвратить дальнейший распад альянса, русское посольство намеревалось посетить столицы своих союзников – Варшаву, Вену и Венецию. Кроме того, предстояло побывать в Амстердаме и Лондоне, главных городах протестантских морских держав, и попробовать найти там поддержку. Лишь Францию, дружившую с турками и враждовавшую с Австрией, Голландией и Англией, надлежало оставить в стороне. Послам предписывалось повсюду искать искусных корабельных мастеров и морских офицеров, людей, добившихся высокого положения благодаря собственным заслугам, а не связям. Помимо всего прочего, они должны были закупать корабельные пушки, якоря, тали и навигационные приборы, чтобы затем в России их скопировали и начали производить.

Но даже столь ответственные задания петровские послы могли бы выполнить самостоятельно и присутствие царя для этого не требовалось. Так почему же он поехал? Наиболее правильным кажется простейший из ответов: он поехал потому, что хотел учиться. Посещение Западной Европы завершило образование Петра: он с детства учился у иностранцев, и они, в России, научили его, чему могли, но далеко не всему, и Лефорт без конца настаивал на поездке в Европу. В первую очередь Петра сейчас занимали суда для зарождавшегося флота, а он прекрасно знал, что величайшие на свете кораблестроители живут в Голландии и Англии. Потому-то царь и хотел побывать в этих странах, где на верфях создавались мощнейшие военные и торговые флоты мира, равно как и в Венеции, непревзойденной в строительстве многовесельных галер для плавания по внутренним морям.

Лучше всех объясняет мотивы, побудившие его принять участие в посольстве, сам Петр. Перед отъездом за границу он велел выгравировать на своей печати надпись: «Аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую». Позже, в 1720 году, он написал предисловие к только что изданному Морскому уставу для молодого российского флота, где рассказал, как развивались события тех ранних лет его жизни: «Того ради всю мысль свою уклонил для строения флота, и когда за обиды татарские учинилась осада Азова и потом оный счастливо взят, тогда, по неизменному своему желанию, не стерпел долго думать о том: скоро к делу принялся. Усмотрено место к корабельному строению угодное на реке Воронеже, под городом того же имени, призваны из Англии и Голландии искусные мастера, и в 1696 году началось новое в России дело – строение великим иждивением кораблей, галер и прочих судов. И дабы то вечно утвердилось в России, умыслил искусство дела того ввесть в народ свой и того ради многое число людей благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного. И что дивнейше, аки бы устыдился Монарх [Петр пишет о себе в третьем лице] остаться от подданных своих в оном искусстве и сам воспринял марш в Голландию, и в Амстердаме, на Ост-Индской верфи, вдав себя с прочими волонтерами своими в научение корабельной архитектуры, в краткое время в оном совершился что подобало доброму плотнику знать и своими трудами и мастерством новый корабль построил и на воду спустил».

Что же до замысла Петра путешествовать анонимно, ради чего он приказал подвергать цензуре все письма, отправленные из Москвы – чтобы не просочились сведения о его плане, – то это был буфер, фасад, призванный одновременно служить царю прикрытием и обеспечивать свободу действий. Петр очень хотел поехать, но не выносил формальностей и церемоний, от которых ему не было бы спасения, отправься он в качестве правящего монарха. И тогда он придумал путешествовать в свите посольства, «невидимкой». Поставив во главе миссии высших сановников, он мог не сомневаться, что им везде будет обеспечен подобающий прием; делая же вид, что его самого как бы и нет, он освобождал себя от обязанности часами тратить драгоценное время на скучнейший протокол. Чествуя царских послов, хозяева будут тем самым воздавать почести царю, а тем временем Петр Михайлов сможет ходить куда угодно и смотреть что пожелает.

На первый взгляд цель эта выглядит очень скромно, но последствия полуторагодовалого пребывания царя за границей трудно переоценить. Петр вернулся в Россию с решимостью преобразовать свою страну по западному образцу. Московскому государству, веками варившемуся в собственном котле, отныне предстояло тянуться к Европе, открыться перед Европой. В результате образовался как бы замкнутый круг причин и следствий: Запад повлиял на Петра, царь дал мощный толчок России, а обновленная и развивающаяся Россия оказала новое значительное воздействие на Европу. Таким образом, Великое посольство стало поворотным событием и для Петра, и для России, и для Европы.

Та Европа, в которую Петр направлялся весной 1697 года, находилась под обаянием могущества и славы одного человека, его христианнейшего величества короля Франции Людовика XIV, прозванного Король-Солнце. На придворных празднествах и в произведениях искусства он представал в образе Аполлона. Всепроникающие лучи этого «солнца» достигали самых отдаленных закоулков европейской политики, дипломатии и культуры.

Людовик XIV был наиболее влиятельным человеком в Европе и тогда, когда Петр появился на свет, и в продолжение всей его жизни, кроме последнего десятилетия. Невозможно понять, что представляла собой Европа, в которую вступала Россия, не уделив прежде внимания особе французского монарха. Во все века мало было властителей, превосходящих его своим величием. Его семидесятидвухлетнее правление было самым долгим в истории Франции; современникам-французам он казался полубогом. «Малейший жест его, поступь, выражение лица – все было продуманно, уместно, благородно, величественно», – писал придворный летописец Сен-Симон. В присутствии короля подданные испытывали благоговейный трепет. «Не было случая, чтобы я дрогнул перед врагами вашего величества, но сейчас я трепещу», – признался один из маршалов Людовика, представ перед королем.