Роберт Масси - Петр Великий. Деяния самодержца

Но если все доводы рассудка требовали мира, то отчего же мир не наступал? Главным образом оттого, что этому препятствовал шведский король. По мнению Карла, Полтава была не более чем временной неудачей; еще можно было набрать новые шведские армии взамен той, что погибла на Украине; его бегство и изгнание в Турции могли обернуться блестящей возможностью выигрыша, если бы удалось склонить на свою сторону султана и присоединить к шведским войскам громадные турецкие полчища для похода на Москву. Разумеется, по мнению короля, и речи не могло быть о мире, если хоть пядь шведской земли останется в руках у русских. Все, включая и новую невскую столицу царя, должно быть возвращено. А так как царь ни за что не уступит, придется вырвать у него эти земли силой. Петр, смирившись с упрямством своего противника, так же твердо намеревался не отдавать Санкт-Петербурга. Поэтому война продолжалась.

В 1711 и 1712 годах новое наступление России и ее союзников на обескровленную шведскую империю было нацелено против шведских владений в Северной Германии. Эти территории – Померания с портами Штральзунд, Штеттин и Висмар, а также Бремен и Верден на Везере – служили шведам воротами на континент, плацдармом шведской армии. Естественно, что Дании, Пруссии и Ганноверу, граничившим с этими землями, было далеко не безразлично, кому они принадлежат, и в конце концов все три государства сделались союзниками Петра.

Наступление на шведскую Померанию началось летом 1711 года. В то самое время как Петр, Екатерина, Шереметев и основные силы русской армии двигались на юг, к Пруту, другая русская армия численностью в 12 000 солдат шла через Польшу на запад, чтобы атаковать шведские владения, лежавшие к северу от Берлина. Эта операция планировалась как союзная, и в середине августа 12 000 русских, 6000 саксонских и 6000 польских войск прошли через Пруссию в нескольких милях от Берлина. К ним присоединился датский контингент, и все это разноплеменное воинство обложило Штральзунд и Висмар. К несчастью, из-за разногласий между командующими союзников и недостатка осадной артиллерии, ничего не вышло. Началась осень, осаду сняли, и войска остались зимовать в Померании. Весной 1712 года они выступили на Штеттин, но опять несогласованность действий и нехватка орудий привели к неудаче. Русская армия, на этот раз под началом Меншикова, блокировала ворота крепости, но не смогла организовать эффективной осады. Датский король Фредерик IV обещал поставить артиллерию, но вместо этого бросил все свои орудия к Бремену и Вердену, пытаясь отбить их у шведов, – эти города по другую сторону полуострова Ютландия представлялись ему более лакомым куском, чем Штеттин. Меншикову датчане заявили, что осадную артиллерию нужно требовать с поляков.

Такое положение и застал Петр, приехав с Екатериной к осажденному Штеттину в июне 1712 года. Царь жаловался Меншикову: «Я себя зело безчастным ставлю, что я сюда приехал; Бог видит мое доброе намерение, а их [датчан] и иных лукавство, я не могу ночи спать от сего трактованья». Петр написал и Фредерику Датскому, сетуя на потерю еще одного лета. Но как ни гневался Петр, он мог лишь высказывать сожаления, ведь датский флот составлял важную часть объединенных сил; больше ни одно из государств на Балтике не располагало военно-морскими силами, способными справиться со шведским флотом и отрезать шведскую армию на континенте от ее базы на родине. И все-таки тон Петра был достаточно резок: «Я чаю, что уже Вашему Величеству известно, что я не только то число войск, которое поставлено в прошлом годе в Ярославле с королевским величеством польским, для здешних действ поставил, но троекратно более умножил, к тому же и сам сюды прибыл, не щадя здоровья своего, чрез всегдашнюю фатигу и нынешний так далекой путь для общих интересов; но по прибытии моем сюда обрел войско праздно, понеже артиллерия, от вас обещанная, не точию не прибыла, но когда я Вашего вице-адмирала Сегестета, яко командира над оною спросил, который мне ответствовал, что оная без особливого Вашего указу быть сюда не может. Я зело в недоумении, чего для такие перемены чинятся и время так благополучное вотще препровождается, из которого, кроме убытку, как в деньгах, а паче в интересах общих и посмеяния от неприятелей наших, ничего нет. Я всегда был и есть готовым своим высоким союзникам все, что интерес общий требует, вспомогать, что всегда с моей стороны исполнено. Ежели же сего моего прошения [о присылке артиллерии] исполнить не изволите, то я пред Вами и всем светом оправдаться могу, что сия кампания здесь нет от меня опровергнута, и тогда я невиновен буду, что, будучи без действа сам, а людей своих принужден буду вывесть в свою землю, ибо напрасного убытку от дороговизны здешней, а наипаче бесчестия от неприятелей понести не могу».

Письмо Петра не возымело действия; датская артиллерия продолжала обстреливать Бремен, а не Штеттин. В конце сентября разочарованный Петр покинул армию, чтобы третью осень подряд ехать на воды в Карлсбад. По дороге туда, проезжая через Виттенберг, царь посетил могилу Мартина Лютера и дом, где он жил. В доме смотритель показал ему чернильную кляксу на стене, появившуюся якобы в тот момент, когда Лютер увидел дьявола и бросил в него чернильницу. Петр рассмеялся и сказал: «Ужель сей мудрец верил, что можно увидеть дьявола?» Когда его попросили расписаться на стене, Петр оставил ворчливую надпись: «Чернила новыя и совершенно сие неправда».

По пути в Карлсбад царь проехал и через Берлин – проведал там престарелого прусского короля Фридриха I и его сына Фридриха Вильгельма, наследного принца. Вот что писал один из прусских придворных: «Царь приехал сюда в прошлый вторник в семь часов вечера. Мы находились в курительной комнате, когда пришел фельдмаршал с докладом, и король спросил меня, какой прием оказывали царю в Дрездене. Я сказал, что хотя король [Август] отсутствовал, царю предлагали всяческие почести, однако он их отклонил и поселился в частном доме. Его Величество ответил, что также предложит царю все, что сможет… Царь направился во дворец и, поднявшись по потайной лестнице, застал короля в его спальне, где он играл в шахматы с наследником. Оба монарха провели вместе полчаса. Затем царь взглянул на апартаменты, в которых останавливался датский король, похвалил, но отказался их занять. Наследник дал ужин, на котором присутствовало восемь человек, не считая царя, который не разрешил никаких тостов, ел, хотя уже поужинал, но не пил…

Вчера царь пришел к королю в курительную комнату, надев нарядный красный камзол, расшитый золотом, вместо своей мантии, в которой ему показалось слишком жарко, и отправился ужинать. Он был столь галантен, что подал руку королеве, надев сначала довольно грязную перчатку. Король и все королевское семейство ужинали с ним… Царь превзошел самого себя. В продолжение всего вечера он не рыгал, не испускал непристойных звуков, не ковырял в зубах – по крайней мере, я не видел и не слышал, чтобы он это делал, – и беседовал с королевой и принцессами безо всякого смущения. Толпа зрителей была очень велика. Он обнял короля на прощание и, отдав общий поклон всей компании, вышел таким размашистым шагом, что король не мог за ним угнаться».