Алексей Карпов - Владимир Святой [3-е издание]

Этот вывод может быть поставлен под сомнение, поскольку он основан главным образом на явном заимствовании похвалы святому Стефану (помещенной в самом конце русского Жития) из Жития святого Петра, митрополита Московского, составленного митрополитом Киприаном (1381–1382, 1389–1406). Однако похвала святому Стефану в большинстве рукописей русского Жития отсутствует; в декабрьской же Минее Московской Духовной Академии, № 90 (по которой Житие издал В.Г. Васильевский) указанная похвала написана на новой странице и новым почерком после зачеркнутого окончания Жития (Васильевский В.Г. Указ. соч. С. 97, прим.; см. также: Соболевский А.И. Два чуда св. Стефана Сурожского // Сборник в память св. равноапостольного князя Владимира. Пг., 1917. С. 1–10; автор полагает, что славянский перевод основной части Жития был выполнен еще в Болгарии при царе Симеоне, перевод же чудес — на Руси еще в домонгольское время). Что же касается времени составления греческого оригинала Жития и чудес, то, вероятно, они могли возникнуть не в одно время. Отождествление «царицы Анны» Жития с Анной, супругой Владимира (см. прим. 51), заставляет отнести появление по крайней мере «чуда 4-го» ко времени после похода Владимира на Корсунь.

Васильевский В.Г. Жития… С. 95–96.

Там же. С. 96–97.

П. Шрайнер (Указ. соч. С. 157–158) называет всего двух представительниц византийских правящих династий с таким именем в IX–X вв.: дочь императора Феофила (829–842) и внебрачную дочь императора Льва VI (886–912), бывшую женой короля Прованса Людовика III Слепого. Т. н. Продолжатель Феофана знает еще одну Анну — дочь императора Константина VII Багрянородного; после прихода к власти ее брата Романа II (959) Анна вместе со своими сестрами была насильно пострижена в монахини (Лев Диакон. С. 100).

Отождествление Анны Жития с Владимировой Анной было обычным в старой историографии — но в основном до выхода в свет исследования В.Г. Васильевского (см., напр.: Завитневич В. 3. Владимир Святой как политический деятель; Соболевский А.И. Два чуда…).

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 111.

ПСРЛ. Т. 38. С. 51.

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 97.

Новгородская Первая летопись. С. 152.

Срезневский. С. 10. То же в Повести о Николе Заразском (Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 282) и т. н. Троицкой редакции Церковного устава князя Владимира XVI в. (Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. / Изд. подг. Я.Н. Щапов. М., 1976. С. 76).

Например, в Устюжском летописном своде (ПСРЛ. Т. 37. С. 62); также в Летописце Владимирском (ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 34) и в отдельных рукописях ( Тихомиров М.Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962. С. 92).

Тихомиров М.Н. Краткие заметки… С. 171. См. также: РГБ.Ф. 247. № 253 (Сборник 1-й пол. XV в., содержащий Рогожский летописец). Л. 443 об. (выписки из летописи); Новгородская Первая летопись. С. 545 (Троицкий список 60-х гг. XVI в.).

Шахматов А.А. Корсунская легенда… С. 47, 52.

См., напр.: Повесть временных лет. Изд. 2-е. С. 459.

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 111.

Никольский. Слово. С. 14.

ПСРЛ. Т. 38. С. 51.

Отметим некоторые случаи совпадения чтений Радзивиловской летописи и «Слова о крещении Владимира»: «избраша [мужи] мудры и смыслены» (в Лавр.: «добры и смыслены»); «и испытайте веру их» (в Лавр, добавлено «первое веру их»); «повеле созвати крилос» (в Лавр.: «создати крилос»); «идете в землю свою» (в Лавр.: «в землю вашю»); «и видехом в храме (храмех) службы творяща» (в Лавр, добавлено: «многи службы»); «и боряхуся (с ними) крепко гражане» (в Лавр.: «и боряхуся крепко из града»); «Яко в поганыа, рече, иду» (в Лавр.: «в полон»); «и 4 кони медяны» (в Лавр.: «и 4 иконе медяны»). Впрочем, можно привести и обратные примеры.

См.: Арранц М. О. крещении князя Владимира. С. 62–63.

«Слово на обновление Десятинной церкви» (Карпов А.Ю. «Слово на обновление Десятинной церкви» по списку М.А. Оболенского // Архив русской истории. Вып. 1. М., 1991. С. 101–111) и «Чудо святого Климента, папы Римского, о отрочати» (Лавров П.А. Жития херсонских святых в греко-славянской письменности // Памятники христианского Херсонеса. Вып. 2. М., 1911. С. 36–46), русские памятники XI–XII вв.

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 116; ср.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 101.

Беляев С.А. «Базилика на холме»…

ПСРЛ. Т. 9. С. 57. Еще одна подробность читается в Летописце Переяславля Суздальского: о двух «капищах медяных» сообщается, что они «яко жены образом мраморяны сущи» (ПСРЛ. Т. 41. С. 39). Думаю, однако, что эти «жены» появились в результате механического повреждения в оригинале памятника. Ср., например, в Радзивиловской летописи: «2 капища медяны и 4 кони медяны… якоже недуще (в Лаврентьевской более исправно: «якоже неведуще мнять я». — А. К.) мраморяны суща» (ПСРЛ. Т. 38. С. 53).

Карпов А.Ю. «Слово на обновление Десятинной церкви»… С. 110.

Iвакiн Т.Ю. До питания про кам'яну архiтектуру Киева // Археологiя Киева. Дослидження и матерiалы. Киев, 1979. С. 122–124; Беляев С.А. Поход князя Владимира на Корсунь. С. 155–156.

Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси… С. 29.

Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом. Т. 2. № 94.

Лев Диакон. С. 57.

В средневековой России поход на Корсунь стал восприниматься как символ далекого и трудного военного предприятия, закончившегося, однако, славной победой и богатого военной добычей. Памятники церковной древности иностранного происхождения нередко получали название «корсунских» даже в том случае, если они не имели никакого отношения к настоящему Херсонесу. Так, в XV в. в Новгороде появились знаменитые «Корсунские врата», на самом деле изготовленные в Магдебурге в 1153 г.

Австрийский писатель и дипломат первой половины XVI в. Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» рассказывал (ссылаясь на некие русские летописи), что «однажды, когда новгородцы в течение семи лет подряд были заняты тяжелой осадой греческого города Корсуня, их женам наскучило отсутствие мужей, в жизни и возвращении которых они вообще уже сомневались», и они вышли замуж за своих холопов. По завершении корсунского похода «победители-мужья вернулись с войны, везя с собой медные ворота покоренного города и большой колокол». Холопы же «вознамерились силой не пустить в город своих господ, на супругах которых они женились». Мужья отложили в сторону оружие, считая недостойным применять его по отношению к своим рабам, и взялись за дубины и плетки. Холопы обратились в бегство и удалились «в некое место, которое и поныне еще называется Хлопигород» (Холопий городок на реке Мологе), но были побеждены там (Герберштейн С. Записки о Московии / Перев. А.И. Малеина и А.В. Назаренко. М., 1988. С. 150, ср. также С. 330). В русских летописях подобного рассказа нет. Вероятнее всего, он основан на известном сюжете, рассказанном еще Геродотом (История. Л., 1972. С. 187), о войне скифов (с которыми впоследствии стали отождествлять славян, и в частности русских) со своими рабами. В том виде, в каком его записал Герберштейн, рассказ, несомненно, имеет весьма позднее происхождение — достаточно отметить упоминание в нем «корсунских врат» (попавших в Новгород лишь во второй четверти XV в.) и «корсунских колоколов» (упоминаемых в новгородских летописях под 1462 г.).