Николай Мельниченко - Еще вчера. Часть первая. Я – инженер

Если посмотреть на наши электрические и электронные схемы, то почти всегда можно увидеть подстроечные резисторы, конденсаторы и т. п. Это означает, что разброс параметров элементов настолько велик, что только их компенсация может обеспечить работу конкретного изделия.

Вот еще один пример из несколько другой области. Новенький трехкулачковый токарный патрон проворачивался с большим трудом, что не позволяло его использовать. Пришлось разобрать его «до ниточки». Все размеры были правильные. Движению мешали незаметные заусенцы выдавленного металла, которые образуются при слишком большой скорости резания или при работе тупыми резцом или фрезой. С горечью вспоминаешь, что импортные изделия, даже менее ответственные, не требуют ручной доводки: они изготовлены с недоступной нам точностью и чистотой… А ведь в сложных технических системах – самолетах, автомобилях и т п., работоспособность зависит от качества и точности деталей.

Отдельно нужно сказать еще об одной «неточности» – об отношении к природе и окружающей среде. Мы научились потихоньку жить на помойке – среди гор мусора, битых бутылок, выброшенных покрышек, холодильников и автомобилей. Леса беспощадно вырубаются, в оставшихся, вместо грибов, рассыпаны стойбища вандалов с остатками костров, изувеченными деревьями и горами мусора, обильно политыми отработанным машинным маслом.

Увы, все эти «неточности» и мерзости оказываются следствием человеческого фактора: разгильдяйства и безответственности каждого жителя нашей великой страны.

В конечном итоге – это все безобразие становится стилем нашей жизни во всем – от думских законов до поведения отдельно взятого бомжа. За сверхдержавуобидно…

Не знаю, сколько нужно времени, смен поколений, катаклизмов и потрясений, чтобы в нашем государстве изменился этот стиль. Очень хочется надеяться, что это произойдет до прохода через предельную точку, после которой возвращение стает невозможным…

Практика на нашей «Кузне» уже подходила к концу. Разуверившись в возможностях отечественного листопрокатного производства, мы компенсировали технические неприятности близостью завода к Днепру и начали славно проводить время на его берегу: купались, плавали и загорали, отметив на проходной свое прибытие. Начальство смотрело сквозь пальцы на наши художества: мы пытались, но не смогли решить проблему, имеющую всесоюзное значение.

В разгаре такой «практики» я вспомнил, что не отчитался по комсомольским взносам и выкроил время для посещения Комитета в институте. Решил там быстренько все вопросы и, пробираясь через толпы абитуриентов, направился к парадному входу в Главном корпусе. Прямо в вестибюле у меня глаза округлились от неожиданности: в институт входила моя знакомая деребчинско-винницкая малявка, с которой мы так резко расстались год назад на мосту в Виннице. Из первых слов выяснилось, что она в Киеве находится с экскурсией школьников, а сюда пришла, чтобы встретиться со мной. О моем местонахождении она знала только то, что я учусь в Политехническом. Сюда она и пришла, совсем не представляя, что в КПИ учится свыше 10 тысяч студентов, большинство из которых, в том числе я, сейчас находятся на практике в разных местах Советского Союза.

Если бы дитя знало все это и могло вычислить вероятность нашей встречи, оно никогда бы не явилось просто так в институт. У меня также была ничтожная вероятность оказаться у главного входа в институт именно в эти считанные секунды! Буквально несколько мгновений раньше-позже, и мы прошли бы мимо друг друга, не встретившись. Не иначе: это была Рука Самой Судьбы .

Малявка за прошедший год выросла и еще больше похорошела. Яркая блузочка, запахнутая на высокой груди, оставляла открытыми руки, тронутые легким загаром. Из темной юбочки, обтянутой вокруг узкой талии, вырастали полные и стройные ножки в легких босоножках. На смугловатом матовом лице с классически правильным носиком все те же удивительные, широко распахнутые глаза.

Я забыл обо всех размолвках и несовершенстве характера этой малявки, о практике, о Днепре, где меня ждали ребята. Мы взялись за руки и пошли бродить по цветущему Киеву, как будто расстались только вчера. Не помню, о чем мы говорили. Обо всем. О парках Киева и его домах, о цветах, о Деребчине, о том, что трамвай пойдет по синусоиде, если в провода подать переменный ток. Шутили, смеялись. Мы были счастливы, на мою спутницу оглядывались многие: она была удивительно хороша в расцвете юности…

Внезапно все изменилось. Такие резкие изменения я позже встречал в погоде на Новой Земле. Среди яркого солнечного дня вдруг темнеет, налетает свирепый снежный заряд, яростные порывы ветра могут свалить с ног. В снежной круговерти ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Моя малышка стала колючей и неприветливой, захотела немедленно прекратить наше свидание, заторопилась в общежитие университета, где остановилась их экскурсия. Никакие мои увещевания, что времени у нас еще очень много, на нее не действовали. Недоумевая, я проводил ее в общежитие; вскоре мы расстались.

Перебирая детали нашей встречи, я ломал голову, пытаясь найти причину, которая могла бы вызвать такие резкие изменения в нашей счастливой встрече. Прежде всего, я обвинял себя, искал какой-нибудь своей промашки или неосторожных слов, которые могли так глубоко уязвить мою спутницу. Ничего предосудительного я как будто не сделал. Запутавшись в бесплодных поисках несчастливых деталей в счастливом потоке, я чертыхнулся, вспомнил свое прежнее «связался черт с младенцем» и постарался обо всем забыть, окунувшись в привычную колею бытия. Надо было уже сочинять отчет о практике, в котором предстояло отразить непростые вопросы.

Причину, прервавшую наше счастливое свидание, я узнал гораздо позже. Между тем, виноват был все же я. Мне не хватило наблюдательности и знания людей, чтобы понять и предотвратить эту смехотворную причину. Самое забавное то, что, не зная этой будущей причины, я уже пытался ее устранить, так сказать, – превентивно. Проходя возле общественного туалета («перестройка» была далеко, и туалеты еще не преобразовали в закусочные), я мимоходом спросил свою милую спутницу: «Не надо?». Малышка окинула меня высокомерным взглядом, как будто я заподозрил ее в нехороших поступках… Ну, что стоило мне быть повнимательнее и понастойчивее? Просто я не мог понять настоящую, ну совсем настоящую, но еще такую юную девочку…