Николай Мельниченко - Еще вчера. Часть первая. Я – инженер

Пока ходили бумаги, по совету нашей хозяйки, мама повела меня к столетней слепой старушке, которая в деревне слыла костоправом. Мы вошли в незакрытую, чисто убранную, избу. За столом сидела опрятно одетая, – нет, не старуха – просто пожилая женщина со светлыми невидящими глазами. Мама представилась, без всякой надежды рассказала о нашей беде. Бабушка молча легкими чуткими пальцами ощупала мой раздувшийся локоть. Попросила согреть воду, поставить тазик и мыло, объяснив, где что находится.

– Держи его, голубушка, покрепче, – потребовала бабушка у матери. Намылила мне руку, и с силой выпрямляя ее, другой рукой охватила локтевой сустав. Если бы я не видел, что это были просто пальцы, я бы подумал, что руку мне сжали стальными клещами. Медленно «клещи» поползли вниз по намыленному суставу. Я взвыл полным голосом и задергался, но мама, хоть и со слезами, смогла удержать меня. После пятого-шестого прохода я охрип и подумал, что неприлично орать, когда тебя лечат, и только молча корчился от боли.

– А ты молодец, терпеливый, – незаслуженно похвалила меня бабушка и велела и впредь не бояться боли и разрабатывать руку. После третьего-четвертого сеанса «стальной протяжки» опухоль спала, подвижность сустава увеличивалась, и я уже самостоятельно начал мордовать и разрабатывать руку, поверив, что не стану инвалидом. От всякой платы бабушка категорически отказалась, хотя мама на радостях настойчиво предлагала ей что-то из нашего скудного имущества . Спасибо тебе, бедное село Мельгуны, где живут такие бабушки…

Вскоре мы переехали в Грибановку. Это было окруженное лесами большое село с «градообразующим», как теперь говорят, сахарным заводом. Все дворы здесь – с садами и огородами, с запасом дров на зиму. А приближение зимы уже весьма ощутимо: было начало октября, и ночью лужицы замерзали.

На постой нас определили к высокой женщине, на руках которой было трое детей, а муж воевал. Хозяйка встретила нас сурово и неприветливо. Сразу немногословно объяснила нам, где жить, где ходить, что можно брать, что нельзя, что мы обязаны делать и чего нельзя делать. Обескураженные неласковым приемом, мы начали обживаться в выделенном нам углу избы.

Вскоре мы поняли, что наша хозяйка, – просто замученная тяжелой постоянной работой женщина. Кроме работы на заводе, ей одной приходилось управляться с тремя малыми детьми и сравнительно большим хозяйством: с коровой, поросятами, курами, огородом, готовиться к предстоящей зиме: запасаться продуктами и топливом. До нас у нее на постое уже была какая-то семейка, требовавшая от хозяйки чуть ли не гостиничного сервиса, как сказали бы теперь.

Мы начали ей всемерно помогать. Мама занялась детьми и приготовлением пищи, я – дровами. Даже маленькая Тамила важно работала веником или помогала мне складывать поленницу. В школу я не пошел: стало понятно, что и здесь мы задержимся не надолго.

Недели через две-три наша хозяйка со слезами, как близких и родных, снабдила нас едой, посадила на телегу для отправки в эвакопункт Борисоглебск. Еще через несколько дней в Поворино был сформирован состав из товарных вагонов – «теплушек», который вне всяких расписаний и графиков начал рывками, но неуклонно, продвигаться на восток. В одной из теплушек, среди великого множества похожего народа, на одной из дощатых полок, вместе с нехитрым скарбом, ехали две женщины и четверо детей. Старшему из них (мне) исполнилось уже целых десять лет, а самой младшей – Торочке Мильман (Степанковской) едва минуло два года.

Для людей, требующих билеты «возле окошка» в самолет или на поезд, товарная двухосная теплушка, едущая холодной осенью вне расписания, не очень подходит. Высоко расположенные четыре стальных окошка при открытии пропускают не только свет, но и поток холодного воздуха, насыщенного паровозной гарью. То же самое можно сказать о широких откатных дверях. Любители чтения детективов под стук колес, боюсь, тоже будут разочарованы: в теплушках не предусмотрено местное освещение, как впрочем, и общее. Желающие размяться на привокзальных перронах должны иметь в виду, что перроны для товарных вагонов – это земля, чуть ниже головки рельса, и лестница к полу теплушки, находящегося на высоте около полутора метров тоже не предусмотрена. Но самое главное ограничение, касающееся всех, – отсутствие каких-либо «удобств» для совершения естественных отправлений. При остановке на станциях из теплушек вываливалась или, в зависимости от высоты перрона, – спрыгивала, высыпала толпа с квадратными глазами с единственной целью – облегчиться. Особо воспитанные пытались забраться под вагоны, чтобы хоть как-то уединиться. Но после того как нескольких стыдливых разрезали колеса внезапно тронувшегося поезда, порочная практика прятанья была прекращена. Прямо вдоль вагонов выстраивались шеренги сидящих женщин, стариков, детей постарше. Проходящие железнодорожники стыдливо ничего не замечали. Все станционные пути заплывали продуктами жизнедеятельности человека с соответствующими запахами.

Всем едущим в теплушках при формировании поезда на эвакопунктах выдавали продуктовые карточки. Однако отоварить их при нерегулярном движении поезда было весьма проблематично. Помню, кажется в Саратове, маме удалось получить на карточки пирожки с повидлом. Это был хотя и очень короткий, но настоящий праздник! В лучшем случае по карточкам удавалось получить крупы, иногда – печеный хлеб. Народ начал приспосабливаться: на остановках быстро устанавливались два кирпича, на них – кастрюля с водой и крупой, разжигались заранее запасенные щепки. Сколько будет стоять поезд на глухом полустанке, пропуская срочные попутные и встречные поезда, – никто не знал. При первом гудке нашего паровоза, недоваренные каши вместе с кашеварами влетали в теплушку. Иногда каша варилась «понемножко» в течение двух суток. Еще один источник теплой пищи – кипяток (даже если в кипяток нечего было положить, то и в чистом виде он представлял некую калорийную ценность). На всех станциях большими буквами с указывающими направление стрелками были надписи «Кипяток», куда всегда устремлялись бегущие с чайниками толпы с подошедшего поезда. Анекдот того времени: иностранец удивляется, почему в СССР все станции называются «Кипяток»?

Была еще одна проблема, которая не могла не возникнуть в скученной массе людей, неделями не мывшихся и не меняющих белья и одежды. Это большая проблема, создаваемая маленькими паразитами – вшами. Вездесущие и неистребимые насекомые разных оттенков и размеров и их яйца – гниды – были везде: в волосах, складках белья и верхней одежды, свободно переходя от одного «донора» к другому. Впрочем, теперь уже понятно, что дело не только в гигиене и чистоте. Вши нападают на людей голодных и обездоленных, ослабленных духовно и физически. Женщины, как могли, защищали, прежде всего, детей. То, что современный зритель расценил бы как любовное и бессмысленное перебирание волос ребенка, – в действительности было поиском и уничтожением паразитов. Сейчас уже мало кто понимает всенародный жест, означающий полное уничтожение – сближение двух ногтей больших пальцев. В большой цене были мелкозубые (частые) гребни, которых теперь не делают. Чем меньше зазор между зубьями, тем меньших размеров паразитов «берет» такой гребень.