Дитрих фон Хольтиц - Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

Однако события пошли по фатальному пути. Однажды в наше расположение были доставлены лошади и машины; специальное снаряжение для посадочного десанта, розданное по подразделениям, было сдано, и в дальнейшем мы его больше никогда не видели. Наша дивизия опять стала обыкновенной пехотной. Но все это произошло уже на новом месте.

В первой половине июня 1941 года мой полк был направлен на усиление румынской 1-й дивизии в район города Сучава, напротив Буковины [29], на северо-восточной границе. Сотрудничество с румынскими друзьями было доверительным и обычно довольно приятным. Они жадно хотели учиться, и любое наставление, данное им в тактичной форме, вызывало у них интерес. Мы им говорили: «Мы бы сделали это таким или таким образом. Разумеется, можно сделать иначе, но мы по собственному опыту знаем, что так будет лучше». Своими полномочиями при командире румынской дивизии я никогда не пользовался, а предпочитал действовать убеждением и даже просьбами, вследствие чего добился великолепных результатов. Из разговоров нам стало известно, что, хотя румынская армия была отмобилизована много месяцев назад, никто не догадывался о том, что страна находится на грани крайне тяжелой войны. По широко распространенному мнению, Румыния намеревалась прекратить свое участие в войне, едва вернет себе Бессарабию (которую Румыния оккупировала с 1918 по 1940 год). Считалось, что такое половинчатое решение, полностью отвечающее румынским интересам, в тот момент было еще возможно.

Примерно 15 июня меня вызвали к командиру дивизии. Генерал отдал мне устный приказ о наступлении на Россию и даже, если мне не изменяет память, назвал дату начала войны. Фронт на северном направлении оставлялся полностью под ответственность союзных нам румын, а наша дивизия готовилась выдвигаться вперед.

Приказ о скором начале войны против России был доведен до сведения офицеров, собранных в школе Сучавы. Когда нам его зачитали, я спокойно выразил свое глубокое несогласие с этим новым прожектом Гитлера; но, как легко понять, мне, командиру полка, то есть человеку, несущему ответственность за воинскую часть, приходилось подбирать слова, соответствующие ситуации. Я высказался приблизительно так: «Господа, я знаю, что могу полностью рассчитывать на вас, и ожидаю, что вы поможете мне наилучшим образом исполнить наш солдатский долг». Я не стал скрывать свои политические взгляды, а в заключение обратил их внимание на то, что все наши сегодняшние разговоры должны оставаться в полнейшей тайне. Тогда у нас был великолепный офицерский состав, готовый к выполнению самых серьезных задач, так что мои размышления никогда не распространились за пределы круга присутствующих.

В том, что касается боевого духа, подготовки и настроения офицеров, полк находился в самой лучшей форме, какую только можно себе представить. У нас за спиной после описанных боевых действий было время напряженной боевой учебы в Бельгии, затем в районе Магдебурга и, наконец, в Румынии. Мы прошли подготовку в качестве авиадесантной части, научились тактике ведения боя без связи с соседями, автономно, в условиях, требующих свободы маневра и быстроты принятия решений; благодаря этому весь полк, до последнего человека, приобрел уверенность в себе и чувство превосходства над противником. Пропаганда, которая тогда постоянно вещала о плохом состоянии русской армии, в нашем полку была излишней, поскольку мы были убеждены в том, что в любом случае сможем выполнить поставленную перед нами задачу. В ходе Русской кампании, которая для нас продолжалась почти год, в полку были первоклассные командиры батальонов, рот и взводов, унтер-офицеры и рядовые, которые действовали выше всяких похвал, и, несмотря на тяжелые потери, дух боевого товарищества сохранялся во всех подразделениях с такой силой, что сплоченность полка нисколько не уменьшилась, более того, первоначальный боевой дух, живший в нем, сохранялся в течение всего этого времени и среди тех, кто пришел в него в качестве пополнения. Разумеется, были кризисные ситуации, например, в вечер, когда мы форсировали Днепр, или в период крайне тяжелых боев на Крымском полуострове, или во время двух штурмов Севастополя, но эти трудности всегда преодолевались. Расставаясь с полком в восточной части Крыма, после прощальной речи я пожимал руки всем солдатам, и был искренне убежден, что мой преемник получит инструмент, равноценный по своей надежности и по тому духу товарищества, который сопутствовал нам в начале войны, когда я пересекал Прут. Никогда в дальнейшем я не испытывал уверенности в столь полном единении с солдатами, которыми командовал.

С самого начала я задумал создать сильный кадровый резерв, но в осуществлении этой вполне разумной меры столкнулся с некоторыми трудностями. Офицеры и унтер-офицеры, которых я определял в кадровый резерв, чувствовали себя чуть ли не разжалованными, и организовать этот самый резерв было делом крайне трудным. Вскоре после начала кампании я устроил в тылу школу младших командиров, которая постепенно достигла численности роты; она следовала за полком. Данное новшество оказалось удачным. Вплоть до взятия Севастополя полк не страдал от нехватки компетентных командиров отделений и взводов. Солдаты и унтер-офицеры, нуждавшиеся в отдыхе, могли, благодаря этой системе, меняться, при этом оставаясь рядом с полком; так удавалось справляться с усталостью бойцов. Я был прав, когда не закрыл данный центр подготовки даже в кризисной ситуации. Когда потери увеличились и, вследствие этого, возросли заботы и ответственность младших командиров, я еще больше развил свой проект. В каждом отделении выбирались двое лучших солдат, передававшиеся безупречным офицерам, которые готовили их к исполнению командирских обязанностей. В случае гибели командира отделения они могли немедленно заменить его. Мы всегда старались следить за тем, чтобы боевой дух и привычка к пребыванию в боевой обстановке не пострадали. Учебный центр должен был постоянно поддерживать связь с боевыми подразделениями. Для этого полк обзавелся своей собственной группой грузовиков, поскольку учебный центр не должен был терять время на совершение маршей, а следовать за полком и иметь с ним постоянную и быструю связь.

Пополнения, получаемые полком вначале, были великолепны. Полк поддерживал хорошие служебные отношения с начальником сборного центра, куда направлялось пополнение перед его распределением по различным воинским частям. Кроме того, он старался возвращать своих раненых, которые, после лечения в госпиталях, оказывались в ротах для выздоравливающих на сборных пунктах. Инспекцией по резервам было установлено, что к нам на пополнение идут главным образом уроженцы Северо-Западной Германии, что способствовало однородности личного состава. Даже после летнего штурма Севастополя более 60 % в полку составляли уроженцы северо-запада, и к концу войны он сохранил исключительную однородность. Во время Русской кампании она была столь значительной, что можно без особых преувеличений сказать, это был фризско-ольденбургский полк. Конечно, в этом были и свои неудобства, которые не следовало сбрасывать со счетов. Когда воинская часть, набранная из земляков, несет большие потери, это вызывает на их малой родине сильную тревогу, распространяются слухи, а новости от приехавших на побывку раненых показывают ситуацию в части хуже, чем она есть в действительности. По этой причине пришлось отказаться от комплектования частей уроженцами одной местности.