Игорь Зимин - Благотворительность семьи Романовых. XIX – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора

В Мариинский Донской, Керченский Куликовский, Нижегородский Мариинский, Оренбургский императора Николая I, Тамбовский Александринский и некоторые другие губернские институты с разрешения опекунских советов принимались приходящие воспитанницы, то есть те, которые только учились, а также полупансионерки, находившиеся в институте в дневное время. Такие институты назывались полуоткрытыми. В принципе допускался прием приходящих воспитанниц в закрытые институты, но для этого требовалось разрешение императрицы. Правилами оговаривалось, что количество «…приходящих учениц в закрытых губернских институтах должно быть соображено с удобством помещения воспитанниц в классах и ни в каком случае не может быть более 5 % от общего числа комплектных воспитанниц в институте. Число бесплатных приходящих в каждом институте не должно превышать 3 % от общего числа воспитывающихся в заведении…» [749]. Как видим, руководство Ведомства императрицы Марии стремилось к тому, чтобы закрытое воспитание и обучение оставались преобладающими.

В начале XX столетия речь, разумеется, уже не шла о том, чтобы оградить девиц от пороков внешнего мира. В это время власть была озабочена тем, чтобы в головах представительниц привилегированных сословий не укоренялись политически нежелательные мысли. Поэтому их общение с представительницами других сословий, по мере возможного, ограничивалось. К этому стремилось и руководство институтов. Вопрос о настроении умов институток приобрел особую важность в годы Первой русской революции. В наибольшей степени он беспокоил, судя по архивным материалам, руководство Полтавского института. В 1905 г. оно обнаружило, что среди воспитанниц существует «революционный» кружок, о чем и сообщило ведомству императрицы. Начальница института сокрушалась, что в заведении, где воспитывались «…преимущественно дети помещиков и военных, в среде которых преобладает консервативный элемент, тем не менее, нашлись некоторые поклонники Короленки (М. Г. Короленко. – Прим. авт. ) и его воззрений…» [750]. У одной из воспитанниц нашлось издание этого автора, дозволенное цензурой. Ее с подружками и объявили политически неблагонадежными. Начальница института признавала, что разговоры воспитанниц на общественно-политические темы – не более чем «… громкие слова, на довольно наивной детской подкладке» [751]. Но, как сообщает она далее, неблагонамеренные настроения отдельных воспитанниц стали известны за стенами института и «…об этом заговорили некоторые родители…» [752].

Логика понятна – надо было спасать репутацию заведения и искоренять «крамолу». Не придумали ничего лучше, как обыскать в присутствии воспитанниц тумбочки и пюпитры, то есть парты. Следствием был скандал. Однако, начальница нашла книги «…весьма нежелательные по своему содержанию для учащихся девиц, несколько брошюр того же Короленко из дозволенных цензурой, но ни в коем случае не соответствующих взглядам о цензуре институтских начальств» [753]. Руководство ведомства императрицы, в принципе, разделяло эту точку зрения, но энтузиазм руководства Полтавского института выходил за рамки разумного, и историю с «революционным кружком» тихо замяли. Петербургские женские институты пережили бурные революционные события без эксцессов. Скорее всего, их руководству удалось удержать под контролем настроение умов воспитанниц.

Бурные события общественно-политической жизни в России заставили руководство ведомства императрицы заняться пересмотром основ воспитания в институтах. Поддержание дисциплины в этих заведениях традиционно строилось на разнообразных наказаниях – лишении свиданий с родителями, поездок на балы, прикалывании к одежде бумажных ярлыков тем, кто нарушал дисциплину разговорами и прочее. Не редкостью была грубая брань классных дам и надзирательниц. Во второй половине XIX в. к этому добавилось лишение воспитанниц каникул. В начале XX столетия методы воспитания времен Марии Федоровны и Николая I выглядели явным анахронизмом. В 1907 г. решено было приступить к пересмотру методов воспитания в институтах. Главноуправляющий провел опрос их начальниц на предмет того, какие наказания применялись, и что в этом отношении следует изменить. Практически все они высказались за то, чтобы свести репрессивное воздействие на воспитанниц к минимуму и исключить меры, унижающие человеческое достоинство.

К допустимым наказаниям они относили лишение конфет и сладостей (для маленьких), запрет на посещение различных институтских увеселений, повторение невыученного материала. К более серьезному наказанию относили сообщение родителям воспитанниц об их плохом поведении. Лишение каникул представлялось крайней мерой дисциплинарного воздействия.

Некоторые начальницы выступали за то, чтобы вообще устранить репрессивное начало в воспитании, заменив его убеждением. Начальница Смольного института писала: «так как принципиально я против всяких наказаний, то я прошу классных дам не прибегать к наказаниям, а стараться действовать внутренним авторитетом, спокойствием, стойкостью, всегда требовать одно и то же…» [754]. Начальница Павловского института подчеркивала: «я враг наказаний вообще, а потому должна сказать, что наказания у нас большая редкость» [755]. Возможно, руководительницы институтов несколько приукрасили положение дел в своих заведениях, но веяния времени они уловили верно.

Как ни прочны были ведомственные традиции, безоговорочно следовать им, когда даже в политической жизни России существовали определенные свободы, было уже нельзя. Впрочем, на законодательном уровне никаких изменений в воспитательной части институтов не произошло. Некоторые архаичные институтские традиции сохранялись и во втором десятилетии XX в. Е. В. Калабина, воспитывавшаяся в Петроградском екатерининском институте в годы Первой мировой войны, отмечает в своих воспоминаниях: «…мы обязаны были всю свою почту представлять классной даме в распечатанных конвертах, дабы она могла прочесть наши письма. Потом она конверты сама заклеивала и отправляла. Так же поступали с письмами, адресованными девочкам…» [756].

В начале XX в. была реформирована учебная часть в институтах и женских гимназиях ведомства императрицы. Учебные программы институтов и гимназий по общеобразовательным предметам были полностью унифицированы. Увеличилось количество часов, отведенных на изучение математики и естественных наук. Среди предметов были и такие, которым придавалось воспитательное, идеологическое значение. Роль закона божьего состояла «…в развитии нравственного религиозного чувства» [757]. Не отрицая религиозности части институток и гимназисток, трудно, однако, предположить, что детальное изучение, в частности, истории вселенских соборов, что предусматривалась программой, могло способствовать нравственному воспитанию. Во всяком случае, в опубликованных воспоминаниях институток разных времен, от Екатерины II до Николая II, не упоминается о том, чтобы религия играла сколько-нибудь заметную роль в их жизни. Она воспринималась с уважением, как элемент культуры, как традиция. Надо, однако, отдать должное составителям учебной программы. В ней признается, что роль религиозно-нравственного воспитания «…одними уроками, как бы хороши они не были в педагогическом отношении, достигнута быть не может. Для этого нужны не уроки, а живое действие на нравственную природу детей, и в этом отношении беседа или даже одно теплое слово законоучителя может иногда сделать более, чем самое подробное богословское объяснение того или иного факта из истории догматики» [758].