Екатерина Коути - Джейн Остен и ее современницы

Мисс Д-гл-с, Поланд-стрит, 1.

Телосложения среднего, светловолоса, глаза голубые, лет около двадцати двух. В общении приятна, неплохо поет, в постели же податлива и жадна до утех, но ничто не выделяет ее среди прочих молодых и пригожих городских девиц. В игры Киприды играет уже около 5 лет, и потребует с вас два фунта, прежде чем позволит себя покрыть…

Миссис Ч-ш-лайн, Тичфилд-стрит, 36.

Дочь банкира из Сити, она могла бы задержаться у своего первого соблазнителя на долгие годы, кабы тяга к разнообразию и к виски не лишили ее раболепства, потребного чтобы сохранить покровителя. К двадцати шести годам она сохранила великолепные голубые глаза и изящную фигуру, груди ее полны, хотя и не особенно крепки, а их белизну превосходно оттеняет переплетение голубых вен. Волосы ее производят впечатление светло-каштановых, хотя из-за обилия пудры трудно различить их истинный цвет…»

Но жизнь проститутки среднего звена была не для Харриэт Уилсон. Дочь часовщика метила выше – в содержанки, чей годовой доход исчислялся сотнями, а то и тысячами фунтов. Горемычная судьба Молл Хэкэбаут не смущала Харриэт, она равнялась на другие примеры. Обладая не только красотой, но и деловой хваткой, содержанка могла очень долго держаться на плаву и в итоге умереть не под мостом, а в своей спальне, под бархатным пологом кровати.

Взять хотя бы Грейс Далримпл-Элиотт – чем не образец для подражания? Было время, когда Грейс посматривала сверху вниз на всех столичных гетер: не столько благодаря искусству любви, сколько в силу высокого роста. Поклонники умиленно называли ее «Долговязая Далли», недруги – «Далли Майский Шест», но внешность Грейс была такой яркой, что сам Гейнсборо не удержался и дважды написал ее портрет.

Долговязая Далли родилась в 1758 году в семье спившегося адвоката из Эдинбурга. До 16 лет девочка воспитывалась во французском монастыре: монахини так и не привили ей смирение, зато, видимо, распалили в ней чисто французский темперамент и тягу к жизни. В Шотландии высокой чернобровой красавице быстро подыскали подходящую партию. Ее супругом стал доктор Джон Элиотт, мужчина зажиточный, но неказистый. Джон был старше Грейс на 20 лет, она выше его на две головы – все указывало на то, что не быть им вместе. В 1774 году она сбежала от мужа с любовником, молодым пэром Артуром Аннесли, который ей, впрочем, наскучил довольно быстро. Через месяц Грейс предложила мужу вызвать любовника на дуэль, выразив надежду, что в поединке оба они погибнут, тем самым сделав ее счастливейшей из женщин. Доктор отреагировал очень серьезным образом: подал на развод. А вскоре после развода к досаде уже бывшей жены он был произведен в рыцари. Наберись Грейс терпения, стала бы леди… А так ей пришлось довольствоваться покровительством богатого и знатного лорда Чолмондели, который, при всем безграничным к ней почтении, отнюдь не спешил брать ее в жены.

Грейс Далримпл-Элиотт. Репродукция картины Томаса Гейнсборо

Когда у нее родилась дочь, Грейс объявила отцом не своего патрона, а принца Уэльского. Последний отказался признать отцовство, и девочку взял на воспитание все тот же долготерпеливый лорд Чолмондели. Зато принц Уэльский познакомил Грейс с герцогом Орлеанским, и в 1786 году Грейс переехала к нему в Париж. Во время революции либеральный герцог примкнул к новому режиму и даже сменил имя на Филипп Эгалите. От гильотины это его, правда, не спасло. Грейс тоже оказалась в тюрьме и, судя по ее мемуарам, делила камеру с мадам Дюбарри, которую тоже благополучно пережила. Грейс освободили уже после окончания Террора, свои дни она доживала во Франции в качестве любовницы одного провинциального мэра. Бедность обошла ее стороной, а приключений на ее век хватило. Во-общем, вполне вдохновляющий пример для любой дебютантки с этого поприща.

Первый покровитель Харриэт, Уильям Кревейн, опостылел ей довольно-таки скоро. В качестве развлечения для своей пассии он до поздней ночи рисовал деревья-какао и своих однополчан. Снова и снова. Каждый вечер. «Вот здесь враг стоял, а тут, стало быть, наши ребята, а здесь, любовь моя, здесь были заросли какао…». «Боже милосердный, опять Крейвен меня в Вест-Индию потащил», – зевала совсем еще юная Харриэт. Надолго ее не хватило.

От зануды Крейвена Харриэт бросилась в объятия Фредерика Лэма, брата Уильяма Лэма, мужа скандальной Каро.

Мистер Лэм снял для нее домик в Сомерстауне, пригороде на севере Лондона, где некогда жила Мэри Уолстонкрафт. К домику прилагался штат прислуги, включая лакея и камеристку. Для пущей благопристойности Харриэт наняла компаньонку, потому как барышне неприлично гулять одной. Впрочем, обычным барышням не приходилось опасаться, что компаньонка уведет у них потенциального клиента, а для Харриэт это проблема была вполне реальной. Когда ее компаньонка начала слишком уж часто краснеть и трепетать при виде хозяина, госпожа сменила ее на француженку поскромнее. Прежде та служила у леди Каролины Лэм, что, конечно, уничтожило все ее нервные окончания и вообще способность чего-то желать.

После Фредерика Лэма Харриэт переметнулась к импозантному маркизу Лорну. Лестница на самый верх, в круги золотой молодежи, была не такой уж узкой и шаткой, как могло показаться на первый взгляд. Стремительному взлету Харриэт Уилсон способствовала популярность старших сестер. Эми и Фанни уже обрели известность в столичном полусвете. Они часто появлялись в опере и катались верхом в Гайд-парке, а их субботние приемы соперничали по популярности с лучшими салонами. Приличные дамы на вечеринки сестер Уилсон, конечно, не приходили, да их никто и не звал. Зато в доме Эми Уилсон на Йорк-плейс собирались яркие политики и военные, не говоря о великосветских кутилах.

Новое лицо не могло не привлечь внимание. Главным козырем Харриэт была не столько красота – стройная фигура, выразительные глаза, темные локоны, – но ее манеры, сочетавшие резвость школьника с высокомерием потомственной аристократки. Хотя ей недоставало образования, она была от природы умна и с легкостью училась всему новому, так что очень скоро могла беседовать в свете легко и непринужденно. При необходимости могла разыграть недотрогу. Джентльмен, представленный ей вчерашним вечером, не смел прислать ей письмо поутру – короткое знакомство не предполагало фамильярности. В других же случаях Харриэт не только позволяла новым знакомым называть ее по имени, но и запускать руки ей в локоны. Словом, она чутко прислушивалась к ситуации, а ее непредсказуемость, конечно, подогревала интерес мужчин.