Феликс Медведев - Мои Великие старики

– Хочу спросить еще об одной громкой смерти в вашу бытность работы в органах. Ходили слухи, что ваше ведомство очень доверяло писателю Юлиану Семенову и открыло ему слишком много секретов. А потом опомнилось и будто бы постаралось, чтобы он утратил работоспособность… Могло ли такое быть?

– Это из области фантастики, о которой нельзя говорить всерьез. Юлиан Семенов был весьма плодовитым литератором, работоспособность у него была невероятная, романы пеклись, как блины. Умер он естественной смертью.

– Припомните случай, когда с вашей подачи, благодаря использованию уникальной информации, было принято важное государственное решение?

– С нашей подачи было принято постановление о мерах по борьбе с организованной преступностью и наркоманией. Помню, что в 1989-м было изъято четыре тонны наркотиков, а общая стоимость наркооборота составляла тогда 8—12 миллиардов рублей. Сегодня счет пошел на десятки, а возможно, и на сотни миллиардов. Положение ужасное!

– Вы не раскаиваетесь, что участвовали в ГКЧП?

– Я сожалею о том, что не удалось одержать победу. Ведь развал Союза имел и имеет страшные последствия. Весь мир интегрируется, объединяется, а мы разбредаемся, но главное – хоть бы жили лучше! А живем все хуже и хуже, и думается, еще много лет будем выравнивать опустившийся донельзя жизненный уровень и вообще уровень развития. Развалить что-то в жизни, сломать – легко, созидать, приумножать – труднее.

– Вы можете ответить на вопрос, который и нынче продолжает многих волновать: знал ли Михаил Горбачев о готовящемся заговоре?

– Ни о каком заговоре речь вести нельзя. Горбачев всегда вел себя непоследовательно, более того, как-то странно. Когда мы дискутировали с ним в те предавгустовские времена, он говорил, что партия для него – все, что он готов бросить президентский пост, да и любой государственный пост, но чтобы уйти из партии – ни за что! Потом он говорил, что Союз был, есть и будет, разве в силах кто-нибудь его развалить? «Прибалты? А куда они без нас денутся? – театрально вопрошал Горбачев. – Да мы их и не пустим никуда». Когда мы собирались группой и шли к нему на разговор, в нас во всех пылали советские патриотические чувства. И мы не понимали позицию Горбачева как генсека и президента. Но вот в прошлом году Горбачев, выступая в Турции с планом лекций на семинаре, заявил, что якобы он еще чуть ли не до перестройки поставил себе задачу покончить с коммунизмом, с социалистическим строем, что это было целью его жизни. Выходит, находясь на высших государственных постах, он лицемерил?

– Но все-таки, Владимир Александрович, многие в России и в мире, и я в том числе, считают Горбачева великим деятелем, резко развернувшим колесо истории.

– Трагические результаты его творений стали очевидными для всех, и говорить о величии Горбачева – смешно. Да, он «великий» в том смысле, что столько напортачил, что будущие историки и через многие годы будут поражаться тому, как было допущено расчленение могучей державы на ряд небольших, нежизнеспособных государств. Это событие войдет в историю как величайшее геростратовское явление.

– Когда для вас стал ясен Горбачев? И каковы были ваши действия?

– Знаете, первые встречи с Горбачевым в 1985 году оставляли у людей довольно благоприятное впечатление. Он казался смелым, последовательным. Раскусить его удалось позже. Я, например, распознал его в 1990–1991 годах и понял, что Горбачев – «двуликий Янус». Кстати, к нам в Комитет госбезопасности приходили письма от весьма серьезных людей, которые давали ему резко негативную психическую, психологическую, морально-нравственную оценку. Но что можно было сделать в той ситуации? Люди, которые находились рядом с ним наверху, были бессильны что-либо изменить или радикальным образом подправить. Существовавшие порядки не позволяли не только решать такие вопросы, но даже давать ход письмам, поскольку они касались высшего должностного лица в советском государстве. Это делать строго запрещалось.

– Сменим тему. Были ли на вас покушения? Сколько машин вас сопровождало в поездках по Москве?

– Покушений не было. Пользовался я одной машиной, при мне постоянно был один охранник. Я спокойно ходил по городу, ничего не опасаясь. Это сейчас «олигархов» сопровождают несколько машин, иногда не с одним десятком охранников. Это же уму непостижимо!

– Выходит, за свою жизнь вы не боялись?

– Оперативная обстановка была такова, что никаких эксцессов не происходило. Охрана должностных лиц тогда обходилась государству совсем недорого. Сегодня же каждый день стреляют, убивают, и мне жаль честных бизнесменов, которым приходится работать и жить в такой обстановке.

– Недавно разоблачили нашего «крота» в американской спецслужбе. Он работал на нас почти 20 лет. Вам знакомо это имя – Хансен?

– Не припомню. А вот за провал Эймса я очень переживаю. Когда в 1991 году меня арестовали, я понимал, что опасность провала Эймса вполне реальна и кое-что успел предпринять для безопасности нашего ценнейшего источника. Я думал над тем, как уберечь этого человека.

– Говорят, что он был самым высокооплачиваемым источником КГБ.

– Я не стал бы употреблять эпитеты «самый-самый». Эймс был целой эпохой в государственной безопасности нашей страны.

– На посту председателя КГБ вы были три года. Самый страшный прокол в работе органов? Провал Эймса? Калугин?

– Да, факты предательства угнетали. В том числе и предательство таких, как Калугин.

– Когда в Москве сносили памятник Дзержинскому, где были вы?

– В Крыму.

– Вам позвонили?

– Да, обо всем сообщили по телефону.

– Но вы ничего не могли сделать?

– Абсолютно. Все нарастало, как снежный ком.

– Конечно, вы за восстановление памятника на прежнее место?

– Да.

– Вы снова в партии?

– Я из нее не выходил. И билет дома, и взносы плачу.

– С Зюгановым общаетесь? Он тянет, по-вашему, на вождя?

– Эпоха вождей в том смысле, как мы ее понимаем, прошла.

– Вам грозило обвинение по 64-й статье – измена Родине. Она, надо думать, снята?

– Обвинение по статье об измене Родине, по сути, отпало само по себе по причине абсурдности. Конечно, я переживал, как и все мои товарищи, но при этом понимал всю нелепость затеи. Мы защищали Родину, пытались спасти народ. Кстати, квалификация обвинений, которые нам предъявлялись по ходу следствия, менялась трижды. И порой было жалко прокурорских работников, которые, выполняя заказ, мучились над тем, как сделать из нас «изменников Родины».

– Скажите, по каким признакам и как вербовали в КГБ агентов? Вот, например, ко мне по этому поводу, слава богу, ни разу не обращались… Не подходил, не внушал доверия?