Владимир Трухановский - Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Мэри Энн была легкомысленно-добродушной, за что свет прощал ей невоспитанность и плохие манеры. Она действительно очень много болтала в обществе, была склонна к кокетству и легкому флирту, была особой импульсивной, с добрым сердцем, любезной, нежной. Внешность ее, если судить по большому портрету, который висит сейчас на втором этаже Дома-музея Дизраэли в Хьюэндине, была изящной и даже красивой, хотя, возможно, художник несколько польстил оригиналу.

Очень трудно определить, в каких случаях поступки человека диктуются чувствами, в каких — иными соображениями. Часто мотивы переплетаются, как, кажется, это имело место в женитьбе Дизраэли. Ко времени кончины Уиндхэма Левиса у его жены и Дизраэли уже установилась взаимная симпатия, их связывали добрые, дружеские отношения. Поэтому первые письма Дизраэли молодой вдове могут рассматриваться просто как дружеские обращения, рассчитанные на то, чтобы утешить ее. Он пишет ей, что «она слишком молода, чтобы чувствовать, что жизнь кончена и дальше не будет никаких радостей». И заключает: «Я принадлежу к тем людям, которые чувствуют гораздо более глубоко, чем когда выражают это». В июле Дизраэли из Мейдстоуна уже пишет Мэри Энн, «чтобы сказать ей, как сильно он ее любит». Трудно сказать, это дружеское обращение или нечто большее. Вероятно, в это время Дизраэли приходит к решению жениться на Мэри Энн.

На начальном этапе их взаимоотношений у Дизраэли превалировали не чувства, а расчет. Считалось, что муж оставил Мэри Энн богатой, поэтому желающих жениться на ней было много. Для Дизраэли это обстоятельство также играло важную роль. Замаячила перспектива наконец разделаться с долгами. Однако есть основания полагать, что он мог сделать лучшую партию и в финансовом, и в других отношениях. И то, что он остановил свой выбор на Мэри Энн, может означать, что кроме расчета действовали еще и чувства, поначалу игравшие второстепенную роль.

Мэри Энн — жена Дизраэли

Биографы считают важным свидетельством фразу из письма Дизраэли Мэри Энн, гласящую: «Когда я впервые сделал Вам предложение, я действовал не под влиянием романтических чувств». И она понимала это. Объективные обстоятельства диктовали ей осторожность. Ей было уже 45 лет, а ему только 33. Она была менее богата, чем все предполагали, но все же муж оставил ей годовой доход в 4000 фунтов и хороший дом в лучшем районе Лондона — на Парк-Лэйн.

В феврале 1839 г. у Дизраэли произошло неприятное объяснение с Мэри Энн. Он вообще был склонен к аффектации, а при выражении чувств особенно. Так было и на этот раз. В ответ на излияния Дизраэли она заявила, что его соблазняет не столько она сама, сколько ее деньги. Он крайне возмутился, наговорил резкостей, и ему было предложено покинуть дом. В тот же день он написал огромное и очень серьезное письмо, в котором подробно говорил о своих чувствах. Он был откровенен, и в этом письме содержалась приведенная выше фраза о «романтических чувствах». Закончил письмо он вежливыми, но твердыми фразами, смысл которых сводился к тому, что пройдет время и Мэри Энн пожалеет о том, что отвергла его.

Все это могло означать лишь одно — отношения между ними окончательно прерываются. Но Мэри Энн или играла, или проверяла Бенджамина и тут же написала ему, приглашая вернуться и утверждая, что он ее неправильно понял. К этому времени Дизраэли уже испытывал к Мэри Энн нежные чувства, и она тонкой женской интуицией поняла это. Под большим секретом она впоследствии говорила подруге, что задолго до женитьбы она знала о чувствах Дизраэли и что она заметила, что он ее любит, «еще при жизни мужа». Возможно, так оно и было. Дизраэли — на него это совсем не похоже — после неприятных объяснений тянул с окончательным объяснением. «Он явно был привязан ко мне, — говорила позднее Мэри Энн, — хотел сделать предложение, но его смущала разница в нашем материальном положении. Однажды он провел со мной некоторое время, но так и не заговорил о сути дела. Я сама двинула дело вперед, положив свою руку на его руку и сказав: „Почему бы нам не соединить свои судьбы вместе?“ И так получилось, что мы были помолвлены».

28 августа 1839 г. они поженились. Она оказалась очень хорошей женой. Все свои силы и энергию она посвятила заботе о Дизраэли, безоговорочно верила в его звезду. Он тоже оказался хорошим мужем — чутким, внимательным, заботливым. Так брак, замышлявшийся как брак по расчету, оказался браком по любви. Подтвердился принципиальный взгляд Дизраэли на брак, хотя вряд ли этот взгляд можно считать бесспорным для всех случаев жизни.

Медовый месяц начался в Англии, но вскоре дождь и холод выгнали супругов на континент. Они побывали в Баден-Бадене, Штутгарте, Мюнхене, Нюрнберге, Франкфурте и наконец обосновались в Париже, в отеле «Европа», на улице Риволи. В конце ноября они возвратились в Лондон и поселились в принадлежавшем жене доме на Парк-Лэйн. Более тридцати лет Дизраэли прожил в этом доме.

Бенджамин и Мэри Энн жили дружно, неизменно проявляли взаимное уважение, понимание, обычные супружеские ссоры миновали их дом. Главным предметом для раздражения в первые годы были финансовые проблемы. Состояние Мэри Энн обеспечивало им возможность жить на уровне высшего света; жена помогла Бенджамину урегулировать наиболее срочные платежи, теперь финансисты обнаруживали значительно б о льшую готовность ссужать Дизраэли деньгами. Он скрывал от жены размеры своих долгов. И когда приходили предписания от адвокатов о срочной уплате того или иного долга и случайно попадали в руки Мэри Энн, «то это вызывало ужасный домашний кризис». Было бы неверно подозревать ее в скупости (хотя англичане умеют считать и ценить деньги) или нежелании в меру возможностей помочь мужу. Известно, что она уплатила по обязательствам Дизраэли 13 тыс. фунтов. Но ее возмущали неведение и неожиданность возникновения денежных проблем.

А возникали в этой сфере и курьезы, таившие в себе существенную опасность. Дизраэли обвинили, что во время избирательной кампании 1837 г. в Мейдстоне он пообещал взятки своим избирателям, но не уплатил обещанных денег. «Избиратели Мейдстона, — замечает Роберт Блэйк, — не возмущались тем, что они предстали взяточниками. Они жили на подкупы. Но пообещать и не уплатить — это было уже серьезное дело. Такое обвинение могло подорвать шансы на переизбрание на следующих выборах». Удалось как-то урегулировать и эту проблему.

Избранный в 1837 г. парламент просуществовал до 1841 г. Это время не сопровождалось какими-либо выдающимися событиями в парламентской деятельности Дизраэли. Его главные усилия были направлены на установление контакта с членами палаты общин, на то, чтобы понравиться им и внушить, что он обладает выдающимися данными политического деятеля. В то же время у него вырабатывалась определенная политическая линия, и она проглядывала в его выступлениях, хотя не стала еще очевидной для политических кругов. Так, в 1839 г. он выступал против нового закона, регулирующего положение пауперов, бедноты. Это не были рядовые выступления, ибо, критикуя закон о бедных, он косвенно критиковал и тех, кто его поддерживал, т. е. руководителей своей партии. Партийные лидеры не любят таких вещей.