Михаил Кириллов - Красная площадь и её окрестности

Послевоенное время в отечественной науке было насыщено переменами. Развернулась борьба идей в различных сферах жизни, в том числе в медицине и биологии. В 1948 году прошла сессия ВАСХНИЛ АН СССР, на которой были подвергнуты разгрому виднейшие представители советской генетики довоенного времени (Н.И.Вавилов) и их последователи. Их обвиняли в бесполезности их деятельности для народного хозяйства, находившегося в трудном положении, в космополитизме, в буржуазном перерождении и т. п. Предавались анафеме даже их книги.

Это коснулось и ВМА. Наветы шли от академика Лысенко и его учеников, поддерживаемых ЦК партии. В результате по идеологическим мотивам были отлучены от активной деятельности видные ученые, в частности начальник кафедры гистологии Н.Г. Хлопин. (Мы знали, что он ходит на работу уже лишенный права педагогической и научной деятельности). Слушатели, инстинктивно понимали, что этот человек страдает, при появлении его почтительно замолкали, как если бы нам было за что-то стыдно. Служители и преподаватели кафедры говорили о нем как о совершенно бескорыстном и преданном делу ученом.

Эта волна обрушилась и на физиологическую школу. Насаждение кортико-висцеральной теории смело существовавшую академическую школу физиологов, в недрах которой шло творческое развитие идей И.П.Павлова. Видные ученые были вынуждены оставить свои лаборатории и кафедры, их не выслушивали, с ними не считались. Среди них были Орбели, Лебединский, Гинецинский и другие.

Нам приказывали в фондах библиотеки вымарывать тушью фамилии неугодных ученых в учебниках и монографиях. Так ученых казнили, хорошо хоть не сжигали их книги. Это мы сейчас так думаем, а тогда мы полагали, что распоряжение Политотдела было правильным.

В ту пору мы, слушатели Академии, многого не понимали в происходящем, как не понимали, почему, например, такое большое значение в прессе и на радио придавалось тогда работе И.В.Сталина «Марксизм и языкознание», книге, несомненно, написанной им самим, но не имевшей большого политического значения. Думаю, что об этом ажиотаже, устроенном идеологическим аппаратом партии, не знал и сам тов. Сталин.

Тогда особенно упорно отстаивалось все отечественное в науке. Возможно, эта борьба с «западничеством» была упрощением и извращением правильного тезиса о значении победы советского народа над фашизмом, его роли в освобождении Европы, о превосходстве социалистической системы, тезиса, который сам по себе ни в каком подтверждении не нуждался.

Ученые страдали, полезные направления в науке отбрасывались на десятки лет. На смену этим ученым приходила посредственность, не лишенная хватки и практической результативности, но так ничем и не прославившая науку.

Но не все мирились с этим положением. Известный физиолог, уволенный из АМН, Гинецинский вынужден был устроиться в какой-то экспедиции на Белом море и там, экспериментируя на рыбах и медузах, увлеченно исследовал механизмы нарушений водно-солевого обмена. Впоследствии он издал великолепную монографию по этому вопросу.

И всё же мелкие людишки, случайные карьеры были редкостью. Их вытесняла традиция служения делу.

В начале 50-х годов по Ленинграду прокатилась волна преследований среди партийных работников и руководителей учреждений и предприятий: началось так называемое «ленинградское дело», якобы связанное с заговором ленинградского руководства против центрального советского правительства. Именно так было истолковано стремление к большей самостоятельности Ленинграда в структуре государственной власти, хотя это и соответствовало действительному росту значения северной столицы.

Люди тогда не очень понимали смысл происходящего. К тому же многое осуществлялось секретно. Полетели головы, были расстреляны виднейшие коммунисты, руководившие обороной блокадного города, в том числе тов. Кузнецов и Попков. Сотни были посажены или уволены. Это сейчас я все понимаю. А тогда все происходило как будто где-то, и нас практически не касалось.

Ленинград – заводской город. На заводах работали миллионы рабочих. Именно они – рабочие – были главными людьми города. Но и обывателей было много, а лавочники тогда только начали поднимать голову. Брат Володя из окна нашего дома видел, как по ночам по проспекту Стачек едут колонны танков. Это – продукция Кировского завода. Днем их, по-видимому, грузили на платформы на заводских путях. Вокруг нашей Академии были крупнейшие заводы: Кировский, «Светлана», Металлический, Арсенал, Оптико-механический, Балтийский и другие. Мы, слушатели, представляли собой лишь небольшой отряд медицинской интеллигенции, посланный на учебу и оплаченный трудом рабочего класса. Это соотношение нам следовало помнить всю жизнь и помнить, что ещё предстоит рассчитаться за оказанное классовое доверие.

О самом рабочем классе в Ленинграде мы знали, разве что леча больных в клиниках Академии. То есть знали мало. Но отдельные наблюдения были.

На Ржевке (заводской пригород Ленинграда) жил мой дядя Саша-фронтовик, токарь на одном из заводов. Я о нем уже писал. Направляясь к нему в гости и зная, что он любит выпить, я купил бутылку «Столичной». Он рассказал мне о производстве, о том, что не оплачивают его рационализаторские предложения, хотя они дают экономию. В общем, был недоволен отношением к рабочему классу. Сели ужинать, он наливает водки и себе, и мне. Я ему говорю, что не пью. Он настаивает. Я объяснил ему, что как он должен беречь свои руки, поскольку они его кормят, так и я должен беречь свою голову, мозги, иначе какой же из меня будет врач. «Голова – это мой инструмент», сказал я. Он принял мои доводы уважительно. В шутку говорил: «Хорошо, когда один раз в год гудок и каждый день получка. Это была бы страна Лимония». Токарь самого высокого разряда. Токарь-лекальщик.

В те годы нас окружали бывшие фронтовики. При всех трудностях это делало советскую власть очень прочной.

3 марта 1953 г. внезапно тяжело заболел и 5 марта умер Иосиф Виссарионович Сталин. Это известие было воспринято всеми, кого я знал, как личное горе. Возникло чувство великой тревоги за будущее государства. Сталин самим фактом своего существования как бы уравновешивал те трудности, которые испытывали люди после войны. Вера в него была необычайной.

Помню, утром 6 марта встретил Юру Устинова, шедшего по Клинической улице, веселого такого, шапка набекрень. Оказалось, что он не знал о случившемся, а, узнав от меня, совершенно переменился в лице.

Этим же утром наша группа была на кафедре военной гигиены. Стояли в коридоре, тихо переговариваясь. В 8.30, как это и положено, мы построились, к нам вышел полковник медицинской службы Глибин – наш преподаватель, фронтовик. Седой, строгий и немногословный. Он тихо сообщил нам о смерти Иосифа Виссарионовича, постоял, отвернулся, отошел в сторону и беззвучно зарыдал. Успокоившись, он вернулся к нам и разрешил разойтись. Такой добровольной, осознанной, безусловной подчиненности какому-либо человеку я никогда больше не испытывал. Все мы не испытывали. А, может быть, других таких людей в нашей жизни не было? С точки зрения создания и защиты рабоче-крестьянского государства И.В.Сталин – фигура поистине великая.