Михаил Кириллов - Красная площадь и её окрестности

80-е годы. Страна активно работает. Армия и Флот сохраняют свою мощь. Космические корабли бороздят высокие орбиты. И хотя теневой бизнес становится уже заметным препятствием на пути советской экономики и сохранения социального единства общества, социалистические факторы сохраняют ещё своё определяющее значение. Но руководящий слой партии во всё большей степени обособляется от народа, живет своей старческой жизнью, инерцией трудовой поступи страны. Этому способствует необходимая, но неоправданно кровавая война в Афганистане, ослабляющая государство. Довершает картину Чернобыльская катастрофа с выявившейся беспомощностью власти. Ощущается нарастающий застой во всех сферах общественной жизни. Становится как-то душно. Происходит односторонний вывод советской армии из Европы – результат предательства нашего высшего руководства. Всё это порождает гнетущую обстановку непредсказуемости и ожидания социальной катастрофы.

Несмотря на положительное решение Референдума в 1991-м году о сохранении Союза СССР начался распад страны.

Становилось очевидным, что руководство партии переродилось и нависла угроза утраты советской власти.

В июле 1991 года записываю в своём дневнике: «Горбачёв – главный предатель партии и государства, Ельцин – главный мясник СССР (рубщик мяса)».

Отдыхая как-то в санатории «Архангельское» (80-е годы), приобрели билеты в ЦТ Советской Армии (в прошлом, Красной Армии). Театр расположен рядом с Областным противотуберкулёзным институтом, в котором в сороковые годы долго болела и умерла наша родная мама. В начале воспоминаний я уже писал о том времени.

В театре мы с женой посмотрели спектакль «Учитель танцев» с Зельдиным в главной роли. Артист великолепный.

До спектакля побывали в больнице. Посидели на скамейке в больничном сквере у памятника Достоевскому (наверное, единственному в Москве). С разрешения вахтера я поднялся по лестнице на второй этаж корпуса и прошел вдоль палат. Сколько раз я ходил сюда мальчишкой в годы войны! Здесь было наше солнышко. Дверь в последнюю палату, где когда-то лежала мама, открыть не решился, стало тяжело на сердце, да и зачем было тревожить больных. В коридоре и на лестнице так же, как 40 лет назад, пахло особым сладковатым запахом, похожим на запах мёда, запахом мокроты, отхаркиваемой чахоточными. Люся ждала меня внизу, у колонн института. Поблагодарили вахтёршу и ушли. Встречи с прошлым опасны.

В 1991–м году пришлось пережить трагедию смерти советского государства и коммунистической партии. К власти пришли воры и лавочники (олигархический капитал). С тех пор, вот уже почти 25 лет в рыночных муках корчится и вымирает народ.

В августе 1991-го года пережили контрреволюционный шабаш: «защиту» Белого дома, похороны «героев», попавших под танк, аресты членов ГКЧП, позорное возвращение из Фороса Горбачева, запрещение компартии, воцарение на троне «главного мясника России». Жизнь пошатнулась. В начале сентября Москва напоминала встревоженный муравейник. Дорожали продукты, пустели прилавки. Помню, купил пару банок морской капусты, поскольку ничего другого уже не было. Раньше никогда не ел ее, оказалось довольно вкусно. Не стало и молока (это в сентябре-то).

В середине сентября 1991-го года у нас на факультете прошло последнее партийное собрание. В зале сидело человек сорок. Было объявлено о запрещении в Вооруженных Силах КПСС и о сдаче партийных документов. Все молчали. Я попросил слова и сказал, что считаю запрещение партии произволом Ельцина, и что отныне я сам себе ЦК партии. Хирург профессор Н.М.Кузнецов тихо ответил мне в полной тишине: «Подпольщик!» Думали-то все одинаково, так мне казалось. Посидели ещё. Партийные деньги решили передать подшефному детскому дому. И разошлись в непартийное никуда.

Заговор предателей в Беловежской Пуще в конце 1991 года официально завершил ликвидацию Союза Советских Социалистических Республик.

1 мая 1993 г. в Москве режим Ельцина показал свои волчьи зубы. Как и все, я был потрясен зрелищем блокады Октябрьской площади и разгона демонстрации москвичей. Власть создала объективные условия неотвратимости побоища. Имению она, предложившая людям встать на колени, – первый и главный преступник. Советские люди в очередях настоялись, но не на коленях же. Расчет был точным. Он был нужен тем, кому снится самодержавие. Теперь будут строить тюрьмы, чтобы упрятать подальше протест «уголовников» и позволить, наконец, свободно грабить свою страну.

Лавочники, казаки, жандармы и… интеллигенция, ударившаяся в бизнес, – опора режима. После Первомая 1993 г. он будет существовать в глазах честных людей только как режим. Режимной становится и армия, откармливаемая за счет народа. Армия, в которую и за деньги никого загнать нельзя, разве что безработных.

Процесс перерождения бывших якобы коммунистов, позже якобы демократов в палачей исторически неизбежен. Это обычная эволюция представителей мелкобуржуазной среды. Но и протест неизбежен. Глумление над людьми труда восстановит в них память о средствах борьбы пролетариата за свое освобождение.

Только подавлением людей (а на что-то большее он не способен) режиму не решить своих проблем. Сознание собственной слабости станет во все большей степени будить в нем инстинкт самосохранения и укреплять жандармскую оболочку. Блокада демонстрации в мае 1993-го года была проявлением слабости «всенародно» избранной власти».

Эта мерзость вскоре сменилась целой серией мерзости. Ельцин своим Указом, нарушив Конституцию, которой присягал, распустил Верховный Совет России. Это случилось в сентябре 1993 г. и закончилось расстрелом безоружных людей у стен Останкино и расстрелом парламента из танковых орудий. Это видели и в Москве, и в Саратове. Это видел весь мир.

Неизвестно, что тяжелее было – кричать от боли или молчать…

Простые люди страдали. Страдали по-разному. Однажды мне позвонил домой врач-терапевт урологической клинки нашей больницы Иосиф Ефимович Медведь. Мы работали с ним рядом лет 15. Он почти ничего не видел. От остановки трамвая до клиники его всегда водили под руку шедшие на работу врачи-сослуживцы. Жена его тоже была инвалидом. Как он работал, объяснить было невозможно: ведь даже в больничном коридоре он шёл по стеночке. Великолепный вдумчивый и внимательный врач, он располагал к себе больных. Он умел слушать людей, и это помогало ему правильно ставить диагнозы. Он видел то, чего не видели зрячие специалисты. Они вечно спешили, а он никогда не спешил уйти от больного. Его уважали и как-то по-своему берегли даже грубоватые на слово урологи.