Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

Но для меня возвращение в Россию имело и еще другое, большее значение: я находил ее теперь совершенно преображенной, внимательно всматривался в мельчайшие детали жизни, сравнивая настоящее с прошлым, а главное, старался постичь причину ее скорого возрождения после перенесенного разорения.

Со мной в поезде ехали несколько возвращавшихся в Советскую Россию русских, но я никого из них не знал и, признаться, не стремился к знакомствам, желая пережить все впечатления один, без постороннего влияния. Моими собеседниками были несколько иностранцев, ехавших в Москву; из них два-три немца, которых вообще было много в поезде, француз и швейцарец, участвовавший в организации краснокрестной помощи в Поволжье. Что касается француза, то я не без интереса прислушивался к его разговору, так как никаких прежних мотивов в его отзывах о нас уже не было, и он весьма разумно рассуждал о новой России, причем мы с ним говорили об ожидаемом приезде в Москву Эррио, который уже тогда намечался председателем французского Совета министров. Кроме них, я беседовал с нашим дипкурьером, от которого узнал мельчайшие подробности жизни Наркоминдела. Между прочим, поездки советских дипкурьеров за границу явились нововведением, так как в царском Министерстве иностранных дел дипломатическая почта за границу или из-за границы перевозилась поочередно служащими всех дипломатических и консульских рангов или же чиновниками центрального аппарата министерства.

По пути в Москву я внимательно смотрел в окно вагона, открывая снова Россию и стараясь подметить все то новое, что в ней можно было заметить из окна. Я радовался отсутствию следов разрушений, о которых так много говорилось и писалось в Берлине. Привлекало внимание обилие новых крыш и построек. Отметил я также сравнительно хорошее состояние железной дороги.

В Москве

Поезд прибыл в Москву на Виндавский (Рижский) вокзал. В облике вокзала, в пустоте прилегающей к нему площади сказывались трудности восстановления послереволюционной Москвы. Создавалось, по крайней мере на этой окраине, впечатление, что жизнь в советской столице еще только налаживается. Конечно, тогда еще не было ни нынешних новых мостовых, ни тротуаров. Необычным было также почти полное отсутствие носильщиков и извозчиков.

Впрочем, вскоре после приезда нам был предоставлен автомобиль Наркоминдела. Багаж я сдал на хранение на вокзале.

Автомобиль быстро доставил нас к одному из подъездов Наркоминдела. Оставив находящиеся при мне вещи у швейцара, я поднялся наверх к одному из моих знакомых и, по его совету, сразу же занялся вопросом о подыскании комнаты. В то время для приезжих по делам Наркоминдела была отведена гостиница "Савой", но она обычно была переполнена. Выйдя на балкон здания Наркоминдела, я стал осматривать центр Москвы. Стояла прекрасная летняя погода. Город производил хорошее впечатление. Москву я, кстати сказать, почти не знал, так как бывал в ней проездом и за всю жизнь не имел случая задерживаться в ней более двух-трех дней.

В связи с тем что номер в гостинице найти не удалось, мне была отведена хорошая комната со всеми удобствами в одном из особняков, принадлежавших Бюро Наркоминдела по обслуживанию иностранцев.

Все следующие дни я провел в Наркоминделе. Мне сразу же пришлось убедиться в том, что проделана большая работа по организации иностранного ведомства новой России. Вскоре я смог легко ориентироваться в обширном здании Наркомата и в расположении его многочисленных, систематически распределенных отделов.

В результате бесед в Наркоминделе мое назначение в Пекин отпало, и я начал работать в качестве консультанта Политического отдела по Дальнему Востоку, где вскоре занял должность референта по китайским делам.

Что касается общего абриса Наркоминдела, то он во многом отличался от старого Министерства иностранных дел. Во главе его теперь стояла коллегия. Это название несколько напоминало петровское ведомство иностранных дел и представляло гораздо большие возможности для серьезного обсуждения вопросов иностранной политики, чем это было в Петербурге, где вся деятельность носила по преимуществу келейный характер. Конечно, по мнению многих, бывшее российское ведомство иностранных дел имело уже потому своеобразный облик, что представляло собой своего рода "собственную его величества канцелярию" по иностранным делам, и часто инициатива русской внешней политики подвергалась самым разнообразным влияниям извне, в том числе воздействию со стороны безответственного окружения самодержавного монарха и лиц, проникавших к нему с заднего крыльца. В Москве было иначе. Вся политика Советской республики проводилась коллегией во главе с наркомом, который являлся председателем этой коллегии при непосредственном подчинении ее лишь политическому коллективному руководству. Этим можно объяснить преемственность и определенность внешней политики после Октябрьской революции; она была, наконец, поставлена на прочное основание. Не удивительно, что подобная ясная и логично проводимая линия не могла не привести к благоприятным результатам и не внушить доверия вне зависимости от симпатий или антипатий к советскому строю со стороны иностранных дипломатических канцелярий.

В Наркоминделе я посетил И.М. Майского. В то время он ведал бюро печати, и разговор с ним был для меня крайне полезен. Впоследствии мне пришлось и самому работать в бюро печати Наркоминдела. Здесь невольно я сопоставлял наше бывшее бюро печати в Петербурге, которым мне пришлось ведать в 1908 - 1909 гг., с нынешним. Прежнее бюро, не могу не сознаться, во многом уступало нынешней организации подобного же бюро на Кузнецком мосту. Последнее руководило печатью в области внешней политики, а не отстреливалось, как это было в Петербурге, только от нападок газет, действовавших сплошь под враждебным России влиянием.

Работа моя в отделе Дальнего Востока скоро наладилась. Мне пришлось на первых порах написать целый ряд довольно обширных записок по различным вопросам, касающимся Дальнего Востока. Получаемые мной задания становились все интереснее.

Из опасения, как бы не забежать слишком далеко при описании первых месяцев пребывания в Советской России, венчающих мою поездку из Мадрида в Москву, постараюсь лишь кратко рассказать о моих первых московских впечатлениях и по возможности не захватывать последующие годы моего пребывания в Москве. Наш наркомат изучал вопросы намного глубже и шире, чем бывшее Министерство иностранных дел, и, сознаюсь, мне пришлось уже в зрелые годы многому учиться или укреплять свои познания, чтобы не отставать в новой дипломатической работе; пять лет работы в Наркоминделе меня больше удовлетворили, чем все 25 лет службы в царском ведомстве иностранных дел.