Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

Весной 1915 г. я решил уехать в отпуск в Россию, куда меня вызывала семья. При этом я наделся, что в Испанию больше не вернусь, если только министерство найдет для меня другое назначение. Кроме того, германо-австрийский фронт проходил уже близко от Варшавы, и мне необходимо было побывать в своем майорате. Пользуясь тем, что Болгария еще не вступила в войну, я решил проехать южным путем, через Италию и Балканский полуостров. В нашем посольстве в Риме я застал осложнения - результат войны. Первый секретарь посольства был внезапно уволен в отставку за поддержание знакомства с германским морским агентом. Посол А.Н. Крупенский был отозван и замещен моим бывшим начальником в Бухаресте М.Н. Гирсом. Советник же посольства, вскоре затем душевно заболевший, был уже тогда не совсем нормален. Например, он сбрил бакенбарды, которые носил всю жизнь; мне он объяснил, что бакенбарды придают ему большое сходство с Францем Иосифом, и поэтому появиться в таком виде в Петрограде неудобно. Из Рима до Петрограда я ехал вместе с послом Крупенским.

Мы покинули Италию через Бари, хорошо знакомый мне по моему пребыванию там по пути в Цетине. Между прочим, я не мог не зайти в отель "Кавур", где так страдал когда-то от холода. Теперь в нем было устроено центральное отопление. Пароход из Бари доставил нас в Салоники, После десятилетнего отсутствия мне снова пришлось увидеть Грецию и снова заговорить по-гречески. Я убедился, что еще не забыл этого красивого языка.

В Салоники я попал в первый раз в жизни. Этот город был уже третий год греческим. Он был очень интересен по своим контрастам между недавним турецким и новым греческим режимом. Это сказывалось на каждом шагу. Между прочим, большой православный храм Спиридона, являвшийся в течение почти пятисот лет мечетью, снова был обращен в церковь. Греки успели поставить лишь временный иконостас, но над ним были написаны крупными буквами две даты: 1430 г. и 1912 г. За время обращения храма в мечеть почти вся его живопись осталась нетронутой; поражала красота расписных сводов византийской эпохи. По-видимому, однако, этот храм впоследствии, уже при греках, сильно пострадал от пожара, уничтожившего значительную часть города. На набережной обращал на себя внимание небольшой крест, возле которого ходил часовой в критской форме; это было место убийства короля Георга. Как известно, он был убит при первом своем посещении вновь завоеванного города.

Переезд через Сербию оставил у меня тяжелое впечатление. Повсюду виднелись разрушения - следы войны. Страна вступила в новую войну, не оправившись от разорения после двух предшествовавших. Вид несчастной страны заставил меня во многом примириться с сербами.

После семилетнего перерыва я снова побывал в нашей миссии в Софии. Посланником там являлся бывший директор канцелярии министерства при графе Ламздорфе его любимец А.А. Савинский. Настроение в миссии было весьма тревожным, чувствовалось приближение разрыва с Болгарией. Против русских там уже были враждебно настроены, и я мог в этом убедиться при переезде из Рущука в Журжево через Дунай, когда с группой соотечественников возвращался в Россию. Болгарские власти отнеслись к нам крайне невнимательно. У меня возникли затруднения с багажом, в котором находилась дипломатическая почта. К счастью, все удалось уладить благополучно. В Бухаресте нашим посланником был мой старый знакомый по Дальнему Востоку и Петербургу С.А. Поклевский-Козелло. По принятому во время войны повсеместно обычаю союзные посланники собирались ежедневно на совещание. Французский и английский посланники каждый день завтракали у Поклевского, после чего говорили о делах. На завтраке присутствовал и весь состав миссии. Пробыв в Бухаресте лишь два дня, я выехал затем прямым путем в Петроград*. В 1915 г. еще действовало прямое сообщение между Одессой и Петроградом; сесть на прямой поезд можно было в Кишиневе.

______________________

* За время моего кратковременного пребывания в Румынии я случайно встретился с несколькими знакомыми румынами. Из разговоров с ними узнал, что, торгуя с Германией во время войны, они нажили большое состояние. Помещики вывозили в большом количестве хлеб.

______________________

После недолгого пребывания в Петрограде я поехал в Варшаву, чтобы посетить, как оказалось потом, в последний раз мой майорат Вышков, конфискованный поляками немедленно после войны. В Варшаве было тревожно. Попал я туда приблизительно за месяц до ее эвакуации. По городу уже ходили смутные слухи о свертывании военных госпиталей; были и другие предвестники грядущего отступления, но большинство населения не отдавало себе еще отчета в этом. И как-то странно было слышать в одной знакомой семье споры между мужем и женой о качестве вновь наклеенных обоев. На виднеющемся через окно противоположном берегу Вислы мне уже рисовались наступающие германские полки.

В общем на родине я пробыл недолго и обратно в Испанию выехал северным путем. Последний стал гораздо удобнее. Между Хапарандой и Торнио была построена железнодорожная ветка. Этим путем ехало много иностранцев-союзников из Китая, Персии и других стран. Мне пришлось встретиться с французской семьей, знакомой по Пекину, которую я не видел около двадцати лет.

В Мадриде застал своего посла больным. Он все больше и больше поддавался мрачным предчувствиям, часто в интимных разговорах повторяя слова: "Все рушится". Но тем не менее он продолжал весьма добросовестно выполнять свои обязанности, поддерживая близкий контакт с союзными коллегами, которых становилось все больше по мере вступления в войну новых держав. Для обсуждения какого-то "совместного шага" у нас как-то собралось одиннадцать представителей.

В начале февраля 1916 г. из Петрограда пришла телеграмма об увольнении барона Будберга с должности посла в связи с назначением его сенатором. Вместе с тем предписывалось запросить согласие испанского правительства на назначение послом нашего посланника в Брюсселе князя Кудашева. Будберг, уже больной, весьма тяжело переживал свою отставку, в особенности потому, что был назначен не членом Государственного совета, а сенатором. Это почему-то казалось ему необыкновенно обидным. В течение нескольких дней он почти не выходил из комнаты, скрывая от коллег свою отставку, как какой-то позор. Наконец, окончательно занемог, случайно где-то простудившись; при этом он не хотел обращаться к медицинской помощи. Мне с трудом удалось привести к нему лучшего испанского профессора, а также нашего португальского коллегу-посланника, который был по профессии врачом, притом весьма известным. По их заключению, положение посла было безнадежно. Он действительно вскоре впал в бессознательное состояние и едва мог узнавать посетителей. Своими последними словами, сказанными мне, он меня весьма тронул. Будберг озабоченно справился, почему я не получил назначения посланником в Норвегию. По его мнению, я был первым кандидатом на открывшуюся вакансию, как один из старших среди советников посольства*.