Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

Как бы то ни было, близость между двумя миссиями была в 1895 - 1898 гг. неизменна. Каждый день к графу Кассини приходил Жерар, а я был близок с первым секретарем французской миссии графом Серсэ, которого в 1905 г. снова встретил в Черногории. И в Афинах, и в Цетине, и в Бухаресте, и, наконец, в Мадриде чувствовалась согласованность в работе русских и французских дипломатов; Лишь во время войны, несмотря на ставшее как бы обязательным еще более тесное сотрудничество обоих правительств, оно сделалось несколько тягостным для русской стороны. Чувствовалось, что интересы России в течение войны постепенно отходят на второй, "служебный" план. Это сказывалось при всякой нашей военной неудаче. Получалась картина, не похожая на начало союза: уже не Франция равнялась по России, а Россия - по ней. К тому же в ходе войны в Париже образовался центр, руководивший всеми военными действиями и "военной дипломатией" и взявший под свой контроль представительства других союзников.

После Октябрьской революции русские дипломаты были поставлены перед дилеммой - остаться ли с Россией или перейти на службу Франции, затушевав это признанием законности парижского "совета русских послов". Большинство моих коллег пошло на вторую комбинацию. Но в этом решении им пришлось впоследствии сильно раскаяться.

Как же понимали оставшиеся по ту сторону фронта коллеги линию моего поведения, в частности в отношении Стаховича? Как мне удалось случайно услышать, некоторые из них, вроде Извольского, считавшего себя инициатором империалистической бойни, называли меня попросту "изменником". Оказывается, Извольский придумывал для меня всерьез или не всерьез всякого рода казни, а новый "посол во Франции" - Маклаков, с которым я, впрочем, никогда не встречался, говорил, как и некоторые другие: "Оставьте, это старый спор славян между собой". Если под славянами он подразумевал меня и Стаховича, то возникает вопрос, можно ли считать последнего за русского, после того как он явно перешел на сторону Франции, выступившей против России и начавшей с расстрела сражавшихся на Западном фронте русских солдат, которые, подчиняясь миролюбивым решениям Совета рабочих и солдатских депутатов, отказались воевать?

Через 12 дней наше заключение в Бельгарде окончилось. Не могу в связи с этим не рассказать забавного эпизода. Ко мне подошел проститься мой молчаливый партнер по игре в шахматы и сразу выдал действительную причину своего пребывания в Бельгарде. На мое замечание, что мы, вероятно, встретимся в поезде между Бельгардом и Женевой, он ответил мне, что из полученной им телеграммы он узнал, что оснований к его посещению Швейцарии больше нет. Он был в веселом расположении духа. Чувствовалось, что он радовался окончанию своей задачи следить за мной и с удовольствием возвращался в Париж.

Старая дипломатия имела часто обветшалые внешние формы, придавала порой значение мелочам, но во всяком случае она не теряла из виду длительный характер своей работы и не преследовала одни непосредственные задачи, поставленные военными нуждами. При многолетней дипломатической службе дипломаты вырабатывали навык сохранять вполне корректные отношения, насколько это возможно, со всеми своими иностранными коллегами и представителями той страны, где они были аккредитованы; это было их профессиональной задачей с целью облегчения их будущей службы. Во всем мире насчитывается лишь около тысячи дипломатов - представителей всех стран, и далее после десятилетней службы каждый из них становится известен в большинстве стран. При переезде дипломата на новое место службы ему всегда предшествует полученная ранее репутация. В особенности это верно для дипломатов так называемых великих держав; хорошие отношения, завязанные между секретарями посольств, сказываются много лет позже, при встрече их на новом месте в качестве послов, посланников и советников. Естественно, что даже при натянутых по общеполитическим причинам отношениях между странами, которые они призваны представлять, между ними сохраняется определенное взаимопонимание, помогающее разрешению серьезных вопросов. Да простит мне, старому дипломату, современный читатель эти мысли профессионала, которые, несомненно, покажутся ему иллюзиями. Нельзя не отметить, что, как мне вскоре пришлось наблюдать, советская дипломатическая служба начала удачно свою работу тем, что вся ее деятельность была направлена на достижение мирных целей, на поддержание нормальных мирных отношений со всеми странами. Дипломатические задачи по существу мирные и находятся тем самым в полном противоречии с тем, что выпало на долю дипломатов и, к сожалению, весьма многих из числа моих бывших коллег, оставшихся за рубежом.

В Швейцарии (1918)

Мировая война представлялась совершенно безумной, когда приходилось наблюдать ее, как это случилось со мной, последовательно из двух нейтральных стран. Действительно, Швейцария еще больше, чем Испания, в течение четырех с лишним лет страдала от войны. Между тем военная обстановка уже к третьему году войны поставила Швейцарию в необычайно трудное как политическое, так и экономическое положение, однако швейцарцы выходили довольно удачно из бесконечных осложнений, вызываемых войной.

Так как в Женеве находился Международный комитет Красного Креста, швейцарцы оказывали услуги всем воюющим странам своими заботами о жертвах войны, военнопленных, больных и раненых. В результате вся Швейцария превратилась в своего рода обширный концентрационный лагерь. В ней скопилось много германских, австрийских, французских и английских интернированных раненых. В отелях и пансионах проживало большое количество лиц, лишенных возможности выехать из этой страны в каком бы то ни было направлении. То были особого рода жертвы войны. Они не допускались ни во Францию, ни на территорию центральных держав. В таком положении оказались смешанные по национальности браки, например: муж - немец, а жена - француженка или же муж - итальянец, а жена - австриячка и наоборот. В таком же приблизительно положении оказались и мы с дочкой, хотя были одной и той же национальности. Но, с трудом отделавшись от французской военной дипломатии, мы были задержаны от дальнейшего путешествия тоже военной дипломатией, но теперь уже германской. Между тем я был уверен, что скоро получу визу на проезд через Германию в Советскую Россию с заездом в оккупированную немцами Польшу для урегулирования своих личных дел.

Наряду со случаями, подобными нашему, на берегах прозрачных швейцарских озер и в живописных горных местностях проживало много несчастных людей, лишенных войной возможности получения каких-либо средств из-за границы и исчерпавших весь свой кредит в скромных гостиницах и пансионах. Некоторые из них кончали жизнь самоубийством. Таким образом покончила с собой одна моя знакомая по Греции, сестра русского генерального консула в Пирее - Герихсон. Приток всяких средств из Греции был для нее прекращен, она была в долгу, казавшемся ей непомерным. Наняв лодку, она уплыла далеко от берега и бросилась в Женевское озеро.