Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Этим смелым, „неравным браком“ она порвала все со своими родными, и воспитанная совсем для другой жизни вышла на трудовую дорогу. К счастью, у нее оказался литературный талант. Большой и сверкающий. Ее рано скончавшийся муж был добрым, хорошим человеком, но слабым и неудачником. Забота о нем и о семье целиком легла на плечи молодой женщины».

И драма детства самого Дорошевича совсем не видна: «У них было трое детей. Старший сын, наш сотрудник В. М. Дорошевич, по семейным обстоятельствам получил иную фамилию и рос вдали и совершенно отдельно от семьи».

Так, были некие семейные обстоятельства… Но все-таки подчеркнуто, что старший сын рос «вдали от семьи». Такую закрыто-нейтральную характеристику приобрело то, что еще полтора десятка лет назад рисовалось как драма «незаконнорожденного».

И почти буколическими выглядят отношения матери и знаменитого сына: «С нежностью принимая помощь своего сына, она говорила ему на своем чудесном французском языке „старой смолянки“:

— Если бы вы знали, как даже этого я не хотела бы. Я привыкла работать и так люблю работать.

По-французски, на старом французском языке Корнеля и Расина она даже сыну говорила „вы“. Какой-то странной, старинной музыкой звучала эта гармония русского „ты“ и французского „вы“.

И старым, давно отжитым, умершим временем веяло от этой „старой барыни“, сохранившей все причудливые особенности старого барства и проработавшей, протрудившейся всю свою жизнь.

„— Вот и напишите когда-нибудь, — улыбаясь, говорила она, — как в России умеют работать даже барыни. А говорят — страна лентяев“.

Действительно, силы и характеры встречаются среди русских женщин!» [66]

С 1911 года на протяжении четырех лет Соколова публикует в «Историческом вестнике» интереснейший мемуарный цикл «Встречи и знакомства», в котором представлена культурная жизнь Москвы и Петербурга второй половины XIX века, живо переданы впечатления от встреч с писателями, художниками, музыкантами, артистами. Оценивая этот ее труд, Б. Глинский в уже цитировавшемся некрологе не без намека заметил: «Ее жизнь, написанная во всех деталях и в правдивостях, могла бы, несомненно, составить содержание большого бытового романа из хроники двух русских столиц 70–80-х годов. Многие страницы из своих многочисленных встреч и знакомств она поведала читателям „Исторического вестника“, но эти страницы были только внешнею стороною ее шумной, разнообразной и полной всяческих событий и непрестанного труда жизни. Многое интимное и очень характерное для обрисования ее духовного образа не подлежит сейчас оглашению, и, хотя мертвые сраму не имут, я не стану ворошить мертвых костей и извлекать из могильной ямы то сенсационное, что могло бы привлечь к себе внимание праздной толпы» [67] .

Да, Соколова не захотела рассказать о многом личном и, как помним, сама предупредила об этом читателя. Биографу Власа Дорошевича остается только пожалеть о так и оставшихся непроясненными страницах детства его героя.

За десять лет до большого мемуарного цикла в «Историческом вестнике» другой журнал, «Вестник всемирной истории», опубликовал ее «Воспоминания смолянки». Она мечтала об отдельном издании своих воспоминаний, надеялась на А. С. Суворина, но тот был уже тяжело болен и помочь не мог.

Предчувствуя смерть, Александра Ивановна попросила сына: «Напишите только: она ушла из жизни очень, очень усталая». В последние дни, превозмогая боль, она дописывала публиковавшийся в газете роман «Без руля и без ветрил». Последняя точка была поставлена в день смерти — 10 февраля 1914 года.

Старость ее была омрачена нищетой, болезнями детей и собственными недугами. Гиляровский одно время был близок к их семье и оставил краткое свидетельство о брате и сестре Дорошевича: «У А. И. Соколовой, или как ее звали у „Соколихи“, были сын Трифон, поразительно похожий на В. М. Дорошевича, только весь в миниатюре, и дочь Марья Сергеевна, очень красивая барышня, которую мать не отпускала от себя ни на шаг. Трифон Сергеевич и Марья Сергеевна были Соколовы, а старший Влас Михайлович — Дорошевич… Трифон окончательно спился, обитал в плохой квартирке на Сретенке в Стрелецком переулке, куда я не раз носил ему деньги для уплаты за квартиру по просьбе Александры Ивановны, писавшей мне об этом из Петербурга».

Дорошевич не сторонился брата и сестры. Во всяком случае, Гиляровский свидетельствует, что «деньги впоследствии Трифону посылал и Влас Михайлович» [68] . Трифон умер весной 1909 года. 28 апреля Постоянная комиссия для пособия нуждающимся ученым, литераторам и публицистам выдала 30 рублей «Марии Сергеевне Соколовой, дочери писательницы, на расходы погребения брата» [69] . 25 октября того же года Соколова писала редактору «Исторического вестника» С. Н. Шубинскому: «Сегодня полгода смерти сына, в чахотке умирает дочь, и после 41 года постоянной работы я рискую буквально умереть с голоду, потому что, пролежав два года без сил, я разорилась вконец. Работа для меня — спасенье, не откажите мне в ней» [70] . И в другом письме к нему же: «Я больна, дочь умирает, с ума сойти можно было! Я привезу Вам много готовой работы…» [71]

Шубинский помогал старой писательнице, вызывая у нее поток благодарностей. В 1911 году он субсидировал поездку Марьи Сергеевны для лечения на юг. Дата смерти дочери Соколовой неизвестна, вряд ли она, будучи много лет тяжело больной, надолго пережила мать.

Дорошевич, вероятно, стал существенно помогать матери где-то в начале десятых годов. Потому что еще 11 декабря 1908 года она весьма сурово отзывается о сыне в письме к одному из ведущих актеров Малого театра А. И. Сумбатову-Южину, вероятно, бравшемуся походатайствовать за нее: «Что Вы не говорили с Власом Дорошевичем — я понимаю, и счастлива, что так вышло. Ни он бы Вас не понял, ни Вы бы его не уразумели.

Слишком уж он „Terre-à-terre“ [72].

Дочь мою его молчание огорчило, меня же Влас ни огорчить, ни удивить ничем не может. Он для меня совсем-таки не существует! „Так, словно мельканье какое, а не заправдашний человек“, как говорит один из героев Глеба Успенского.

Вы на Вашей нравственной горе и слов-то таких не знаете, какими с Власами Дорошевичами беседуют.

Южины — сами по себе, а Дорошевичи — сами по себе! Так уж от Господа Бога положено!» [73]

Но вот уже в 1913 году она пишет журналисту и переводчику Л. Л. Пальмскому (Балбашевскому): «28 июля исполнилось 45 лет моей литературной работы, ни о каком юбилее я не мечтала и не мечтаю, но кое-кто вспомнил, начиная с Власа, который прислал милейшую депешу из-за границы <���…> Когда вернется Влас, мы отобедаем в самом интимном кружке. Это мы с ним решили еще до его отъезда… и я очень рада буду, ежели Вы ближе сойдетесь с Власом. В нем так много хорошего» [74] .