Владимир Федорин - Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе

Это вопрос качества. Есть исследования, которые показывают, что президентская республика способна лучше развиваться экономически, у нее меньше всегда дефицит бюджета, потому что президент может усмирять элиты, которые требуют своих кусков через экспансию бюджета. Россия пожертвовала качеством политического процесса в пользу качества экономического процесса.

ВФ:Плюс мифологема «сильной власти» хорошо резонирует с общественным мнением на постсоветском пространстве.

КБ:В силу неразвитости нашего общественного сознания иногда хочется, чтобы на одном человеке все сходилось.

ВФ:Обсуждая 1996 год, нужно помнить, что тогда в России про парламентскую республику не думал и не говорил почти никто. Вы сами когда стали сторонником парламентской республики?

КБ:Уже в 2000-х.

Объявляется посадка на рейс в Тбилиси.

Киев, гостиница «Интерконтиненталь», ресторан «Липский особняк» 25 июля, 19 августа 2014 года

Бендукидзе не был сторонником биографического подхода. Книга, которой мы занимались, должна была, судя по его репликам, сосредоточиться на «вечном». Мне же было очевидно, что ta meta ta physica в нашем с ним исполнении рискует оказаться столь же скучной, как и прототип Аристотеля.

Вместе с главами «Логос» (интеллектуальная биография) и «Ошибки» (рефлексия над собственной историей и историей страны) это наш третий и последний разговор о том, как Бендукидзе становился тем, кем он стал. При желании к биографическим можно отнести еще три главы: «Бизнес», «Реформы» и «Университет». Но это уже скорее история дел, чем история личности.

Владимир Федорин:Давайте пробежимся по вашей биографии. Родились 20 апреля 1956 года, отец, Автандил, – профессор математики. Он уже тогда был профессор?

Каха Бендукидзе:Доцент. Он долго работал в Политехническом институте. В университет перешел, кажется, в 1959 году.

В середине 1960-х он решил, что заниматься наукой особого смысла не имеет, и сосредоточился на педагогике. Был главным редактором грузинского журнала «Физика и математика в школе», участвовал в реформе преподавания математики в Советском Союзе. Много писал в журнал «Квант» – знаете такой?

ВФ:Да, журнал для школьников, интересующихся физикой и математикой. В каком году умер ваш отец?

КБ:В 1994-м.

ВФ:У меня – в 1993-м. Вы где-то рассказывали, что один из ваших дедов был предпринимателем.

КБ:Оба были предпринимателями.

ВФ:А как семья оказалась в Тбилиси?

КБ:Дед по отцовской линии переехал в Тбилиси с двумя классами церковно-приходской школы в 13 лет. Был рабочим, в 19 лет открыл свое дело [89]. А второй дед из Поти уже с детьми приехал в Тбилиси.

ВФ:Вы их застали?

КБ:Нет, только бабушек. Мама и отец были одноклассниками.

ВФ:В каком районе города вы жили?

КБ:Я вырос в Ваке. Наша Вандея.

ВФ:Вандея?

КБ:Это оплот оппозиции.

ВФ:Советских консерваторов?

КБ:Оплот борьбы с кровавым режимом Саакашвили. Я учился в главной вандейской школе, 55-й, откуда вышли главные оппозиционеры.

ВФ:Там живут люди, которые больше других потеряли в результате реформ?

КБ:Этот район возник в начале 1950-х для новой элиты – начальников, профессоров. Район благоустроенный, заводов нет, считалось, что там хорошо. Но все, кто там жил, были разными способами очень интегрированы в советскую реальность и были в ней успешны. А потом они, как говорит мой знакомый, фактически дважды свергли власть: сначала Гамсахурдия, а потом, в итоге, – и Саакашвили.

ВФ:Вы были секретарем комсомольского бюро факультета…

КБ:Это было на четвертом курсе.

ВФ:В чем заключалась работа секретаря? Плохие дела приходилось делать?

КБ:Нет. Один раз пришлось читать закрытое письмо первичным организациям. Ну это был какой-то бред.

ВФ:Закрытое письмо по какому поводу?

КБ:Я сам не понял. Я его читал, стоя у кафедры, читал и не мог понять там ничего. Потом перечитал. Ни о чем. Почему оно было закрыто, тоже не знаю.

ВФ:Может это была проверка такая – не будет ли утечек.

КБ:Ну как не будет утечек – прочитали миллионам человек. Сколько комсомольцев было в советские времена?

ВФ:Закрытый доклад Хрущева на XX съезде зачитывали всем коммунистам, но подробности вся остальная страна узнала уже во время перестройки – не считая общей мысли, что «оказался наш отец не отцом, а сукою».

КБ:В хрущевском докладе было содержание, а тут содержания не было. Его невозможно было разгласить – человеку, который бы его разгласил, надо было бы премию дать за то, что он нашел в этом нагромождении слов тайный смысл.

ВФ:Вы стали секретарем, уже будучи кандидатом в члены партии?

КБ:Нет, я в результате стал кандидатом в члены партии. Потом уехал в Москву на диплом и уже в Москве стал членом партии.

ВФ:Да, у меня написано – в 1979-м вступили.

КБ:Должен был вступить в 1978-м, но опоздал на партсобрание.

ВФ:И было наложено такое взыскание.

КБ:Типа. Меня так чехвостили: «Вы… Мы… Когда меня принимали в партию в 1944 году, я пешком шла из расположения части два с половиной часа через овраги. А вы…»

ВФ:Почему же вы опоздали?

КБ:Принимали в МГУ, а работал я в Институте атомной энергии [90]. Вышел, туда-сюда, снег, пока машину поймал – ну в общем опоздал.

ВФ:После аспирантуры вы не сразу устроились на работу…

КБ:Я нашел работу за два месяца, но был еще процесс оформления. Должны были выделить какие-то штатные единицы – это же советское время. Сейчас «выделить штатную единицу» – это бессмысленный набор слов.

ВФ:В академических конторах, которые живут за государственный счет, это осталось.

КБ:В общем оформление заняло девять месяцев… Я начал работать в день летнего солнцестояния.

ВФ:Было время почитать книги.

КБ:Да, это был интересный этап. Я жил в общежитии МГУ, под чужой фамилией – Петр Алексеевич Черепанов.

ВФ:В Главном здании?

КБ:Да. Там жили мои друзья, которые поступили в аспирантуру чуть позже, чем я, – математики, химики. У меня было полно свободного времени, мы общались, дискутировали.

ВФ:Академический отпуск получился.

КБ:Я ходил на семинары – для меня это было очень интересное время. Многое из того, что я сейчас понимаю, – оттуда.

Олимпиада закончилась летом 1980-го, а аспирантуру я должен был закончить осенью. На самом деле, меня выгнали. Ну как выгнали – шеф сказал: «Больше не приходи». Это было перед самой Олимпиадой. Я несколько месяцев не ходил в лабораторию, хотя и числился аспирантом.