Анатолий Трофимов - Повесть о лейтенанте Пятницком

Трофимов Анатолий

Повесть о лейтенанте Пятницком

Аннотация издательства: Почти полвека отделяют нынешнего читателя от событий, описанных в книге. Автор, чья юность пришлась на годы Великой Отечественной войны, рассказал "о своих сверстниках, шагнувших со школьного порога в войну,- о рядовых и тех, кто командовал взводами и батареями, о возмужании в восемнадцать".

Аннотация (OCR): Повесть о командире батареи дивизионных пушек ЗИС-3. Место действия - Восточная Пруссия.

Содержание

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

О том, что живо. Послесловие Юрия Мешкова.

Глава первая

Худой и низкорослый, с тусклыми глазами помощник начальника штаба артполка в чине капитана полистал тощее личное дело Романа Пятницкого, с канцелярской тщательностью завязал тесемки и, оборотившись к окну, наполовину заложенному битым кирпичом, безучастно сказал:

- Пойдете командиром взвода управления в третий дивизион.- Помолчав какое-то время, уточнил: - В седьмую, к капитану Будиловскому. - И тут же, дьявол его знает по какой причине, взорвался. Сгорбился над папкой, едва не задевая ее мясистым носом, стал колотить по картону толстым, крючковато согнутым пальцем: - Плохо начинаете жизнь, молодой человек, не вознамерьтесь плохо кончить!-Тенорок его набирал высоту и выдал разделенную на слога фразу: - И-всег-да-пом-ни-те-за-что-рас-стре-лян-ваш-пред-шест-вен# -ник! - Картон, мрачно отзываясь на удары пальца, оттенял каждый слог.

Пятницкому еще в штабе дивизии стало известно, что лейтенант Совков, на место которого прибыл, погиб от мины, расстрелян командир огневого взвода и совсем другой батареи. Дрогнул парень перед немецкими танками, не сумел сдержать их напора, не придумал и как отступить по-умному. Целехонькое, неповрежденное орудие досталось врагу. Но предшественник расстрелян или не предшественник - от этого дело не менялось, и настроение Пятницкого вконец изгадилось.

В соседней комнате занятого под штаб особняка измученный зубной болью старшина, не вникая ни в какие подробности, сказал Роману:

- Предписание за поздним временем получите...- одной рукой он придерживал вздутую щеку, другой ткнул в промятый, с высокой деревянной спинкой диван.- Я вот тут сплю. В семь ноль-ноль встать надо. Разбудите?

Пятницкий с жалостью посмотрел на перекошенную флюсом физиономию старшины, шевельнул плечом: надо так надо, можно и разбудить. Хотел было спросить, где же ему ночевать, но старшина и это предусмотрел, и нечто другое - вроде бы в компенсацию Пятницкому за все выпавшие на его долю потрясения, о которых догадывался, но о которых едва ли думал сейчас и с которыми, конечно, не связывал сказанное.

- Напротив связистки живут,- подмыкивал он от мерзкой боли,- есть нары свободные... Перед сном на концерт сходите, дивизионный ансамбль припожаловал. Не пойдете - до конца войны не удастся.

Роман согласно кивнул и посоветовал:

- Водкой прополощите.

- Спать пойду - все нутро прополощу,- мрачно согласился старшина.

Ничего не оставалось делать Пятницкому, как идти на концерт. Сарай был изрядно набит служивым людом. Высмотрел местечко у стены, угнездился на щеп-ном мусоре, как и все,- ноги калачиком. Сильно исхудавший вещмешок пристроил меж колен. Хотелось есть. Пересилив неловкость, продиктованную театральной обстановкой, выудил из недр торбочки остатки промерзлого хлеба и круто соленного, прочного, как ремень, шпика, стал жевать и с ненавистью слушать пение очень красивой.артистки в диагоналевой гимнастерочке с идеально прямыми от вставленного в них дюраля погончиками с желтенькой лычкой. Пела она изумительную песню о вальсе в прифронтовом лесу и таким же изумительным голосом. Ненавидел ее Роман за то, что она изменила мужу, хористу ансамбля, и он позавчера застрелился. Эту весть преподнесли ему за так местные кумушки мужского пола в надраенных кирзачах. Может, ненавидел Роман не эту молодую женщину, а треп о ней, кумушек языкастых, но он не уточнял этого, неприязнь пришла, жила в нем - и все тут.

Ночевал, как велено, у связисток. Они спали на нарах за брезентовой занавеской, он - на таких же нарах напротив. Посредине стояла печка четырехреберная бочка с жестяной трубой. Девчонки проявили к нему величайшее равнодушие. Только засыпая, услышал приглушенное:

- Откуда этот симпатяга?

- Мишка сказал - из штрафбата "Трепло",- равнодушно подумал Пятницкий про старшину с гнилыми зубами по имени Мишка и заснул

Все шло своим чередом, как и положено в армии,- по инстанции: из дивизии в полк, из полка - в дивизион, из дивизиона - в батарею.

Сейчас лейтенант Пятницкий шел в батарею.

- Батарея ваша прямо по реке Йодсунен. По правде сказать, не то чтобы по реке. Одна пушка там, другая сям, третья во-о-он у того пригорка, а четвертая...- Говоривший приостановился, упористо расставил ноги, поискал глазами место четвертой. Не нашел, взлягнул задом, устраивая термос половчее на широкой и крепкой спине, махнул рукой: - Четвертая черт-те где. Ну, а мы, пехота,- там, за речушкой. Теперь, лейтенант, давай скакнем в ход сообщения. До передовой далековато еще, немец-то, по правде, и не углядит, до него километр с гаком, а вот... Есть такие. Цапнулся вчера с одним из охраны. Конечно, на передке постреливали, да разве сюда долетит! Ну, если и долетит какая, так ее, курву, когда на излете, можно и рукавичкой отмахнуть. А этот, из охраны который, колобок пухлощекий... Еще пороху не нюхал, а туда же...

Говорил все это сержант Пахомов. Он шел чуть впереди лейтенанта Пятницкого и ступал сапожищами по мерзлой, едва припорошенной снегом земле с равнодушной привычностью старожила войны. Познакомились они час назад в сараюшке господского двора Варшлеген, где старшина седьмой батареи Тимофей Григорьевич Горохов, немолодой полнеющий мужик, кормил Пятницкого невообразимой фронтовой роскошью - жареной картошкой и, заполняя термоса солдатским хлебовом, без особой надобности переругивался с писарем и поваром. Пахомов, заглянувший к артиллеристам по старому знакомству, не только вызвался проводить вновь прибывшего лейтенанта до наблюдательного пункта батареи, но и навьючил на себя один из термосов, приготовленных Гороховым для своих пушкарей. Он сказал Горохову: