Анвар Исмагилов - Люди былой империи (сборник)

Раздался ещё один взрыв, уже слабее первого. Слышалась какая-то беспорядочная трескотня, будто кто-то, как мы на рельсах, грохал молотком по капсюлям «жевело». Потом стрельба затихла. Мы подождали немного, встали и опасливо подошли к окну. Гриб разрастался в небе, поднимаясь над домами и деревьями и нависая над тёплым живым миром, как могучий джинн из лампы Аладдина. Разрастался грандиозный пожар. После парашютного спуска животных мы хорошо знали тот район у водокачки: рядом с ней стоял дом старушки-сторожихи.

Постепенно до нас дошло, что же случилось: у «ЯК-28» загорелся двигатель, и он по какой-то непонятной причине стал снижаться прямо над городком. Перетянув через железную дорогу и выпустив боезапас, он упал в районе пятиэтажек и взорвался. Мы оделись как можно теплее и бросились в сторону пожара.

Около этой водонапорной башни на аэродроме Бамборы (Бомборы) в 1968 году упал самолет Як-28П. Его пилотировали комэск 171-го Тульского ИАП майор В. И. Ключников и штурман-оператор к-н С. И. Ситников (14-й корпус Бакинского округа ПВО).

Фото и информация: http://sandar.ucoz.ru.

Кто не вернётся домой?!

Ветер внезапно утих, будто его придавило взрывом. В воздухе царила влага, проникшая повсюду: в стволы деревьев, в металлические сараи и гаражи, в чёрные уличные сортиры, в одежду и волосы. Мы почти бежали по жирной, чавкающей под галошами земле. Стена кустов и деревьев на железнодорожной насыпи расступилась и пропустила нас в узкий проход по деревянным мосткам на ту сторону городка.

Пожар бушевал. Ветер качал багрово-чёрные полотнища огня, дыма и сажи из стороны в сторону. Было светло как днем. Ближе ста метров мы подойти не смогли: весь гарнизон съехался и сбежался к месту катастрофы, и комендатура выставила оцепление, пропуская только прибывающие из части и города Гудауты всё новые и новые пожарные расчёты. По большому счёту, и тушить-то было нечего, да и нечем: горел керосин, раскаляя магний и дюралюминий, рвались пиропатроны катапульт и ракетницы, пылала густая жирная смазка, плавились стекла кабины.

От лётчиков чудом осталась только кисть левой руки, – взрывом её выбросило на тридцать метров, и военный дознаватель приобщил её к делу.

Слава Богу, что на борту не было авиабомб!

Мы увидели, что произошло чудо: пролетев нашу часть городка, экипаж «ЯК-28» сумел перетянуть машину через крыши и погиб у самой водокачки, не зацепив ни одного дома. В одном из них, у речки, жили их семьи с детьми…

Самолёт упал на брюхо. От удара лопнули топливные баки, и тонны керосина хлынули на глухую заднюю стену домика сторожихи. Перепуганная старушка, пережившая войну с немцами, сумела выскочить из домика и даже спасла деньги, документы и часть вещей, пока пожар с крыши не перекинулся на её сторону. Бойцы пожарных расчётов подогнали бульдозеры, экскаватор и окапывали огонь, не давая ему разрастаться. Капли дождя, падая на раскиданные вокруг раскалённые осколки, испарялись, оставляя белые пятна.

Офицеры, сняв фуражки, молча стояли вокруг, глядя на пылающий остов самолёта. Помогать было некому. Матери, плача и вскрикивая, гнали домой сбежавшихся детей. Многие женщины были в домашних халатах. Странное дело, но мне в отсветах огня они все казались удивительно красивыми.

Мы постояли, дрожа от холода и перевозбуждения, и пошли домой, ощущая весь ужас нашей детской беспомощности и бесполезности. Дом сиял огнями в ночи, – снова включили свет, – и мы кинулись к нему, как в отходящий от берега в море ковчег. Заперли дверь на засов, разобрали кровати и тихо гадали, кто же был в погибшем экипаже.

Пожар продолжался до утра. В семьях напряжённо ждали офицеров, ещё не вернувшихся домой, звонили дежурному по штабу, а он устало отвечал:

– Списки уточняются… Звоните утром.

Вернувшихся домой встречали радостными слезами и объятиями, но тут же следом продолжался горестный плач о погибших.

Поужинал – бойкот!

Техник Леня Чашкин был обречён на вечное старлейство: характер у него был злобный и сварливый, как у старой девы. Да он и был убеждённым холостяком, старожилом офицерской общаги. Начальство его не любило.

Он пришёл в столовую последним, сделал заказ официантке, и только после этого объявил:

– Мужики! Там на городок за линией семьдесят второй упал и взорвался. Горит.

Потрясённые офицеры вскочили и бросились, кто на чём, добираться к месту катастрофы, а Чашкин продолжил сытный и питательный ужин.

После этого ему устроили бойкот и месяц не разговаривали, а Чашкин подал рапорт о переводе в другой гарнизон. Просьба его была немедленно удовлетворена.

Первый лёд

Мы не спали допоздна. В окнах метался тревожный огонь пожара, продолжавшегося всю ночь. Но юное здоровье взяло своё, и утром я проснулся как ни в чем ни бывало, хотя и проспал. Едва успев намазать бутерброд с брынзой, я сунул его в портфель и заторопился в школу. Сияло холодное бледное солнце. Листья на осокоре сморщились от первого морозца. В лужах под ногами потрескивал молодой ледок. По спине мерно колотил полупустой кожаный ранец – кроме дневника и «Похождений бравого солдата Швейка», в нём не было ничего. Небо было чистым, нежно-синим. Вчерашний кошмар улетучился – счастливое свойство юности.

Впереди я увидел медленно бредущих в школу одноклассников. Я догнал их, на бегу хлопнул кого-то по спине и крикнул:

– Пошли быстрей, опоздаем!

Тот посмотрел на меня искоса и хмуро сказал:

– Чего орёшь, как ишак? У классной сегодня муж сгорел…

Я замолчал с разинутым ртом. Надежда Васильевна, математичка, была совсем не вредной, по-своему доброй для нас, хулиганов, женщиной. Мужа её мы почти не знали, но это не имело никакого значения: в авиационных гарнизонах все друг другу родственники.

Прощание с героями в военном городке.

Фото: http://sandar.ucoz.ru.

Мы в унылом молчании пошли вперёд, пиная ногами замёрзшие кучки слежавшихся опавших листьев. Надежды Васильевны в школе не было. Не пришла она и через неделю, – всё оформляла бесконечные бумаги и подписки. А через три месяца, посреди учебного года, она уехала с детьми куда-то под Саратов, к матери. Что стало со второй семьёй, не припомню.

Это была не первая наша встреча со смертью. Лётчики всегда ходят по краю пропасти, а военные – особенно. Мы с младых ногтей привыкли к похоронам, траурным оркестрам, пёстрым искусственным венкам, к надрывным речам замполитов и членов женсовета [14]. Да, мы росли фаталистами и мечтали стать офицерами, хотя и видели, сколько мучений выпадает на долю наших отцов. Кто глотнул этого воздуха, тот отравлен на всю жизнь!