Анвар Исмагилов - Люди былой империи (сборник)

Григорьев со старпомом Колбуновым.

«Акула» на боевой службе в Ледовитом океане. 1976 г.

Так и в нашем случае. Гаджи Джамалов, молодой азербайджанец, человек вполне сухопутный, вдруг изъявил желание служить на флоте! Дело было в далёком уже 1986 году, и тогда от армии «косили» (по возможности) только хиппи, творческая интеллигенция да ещё несколько разновидностей мужского населения. Речь не о них, а о молодых мужчинах, для которых (особенно на Кавказе) не пойти в армию означало только одно из двух – либо ты тяжко болен, либо ты не мужчина! И то, и другое в обществе не могло пользоваться расположением прекрасного пола. Правда, родственники Гаджи, узнав о том, что обладающий космическим здоровьем и ростом красавец собирается на флот, стали вначале отговаривать его самого, а потом пытались «решить вопрос» в военкомате вполне традиционными методами. Но Гаджи был непреклонен.

И вот 25 апреля 1986 года началась его служба. Полгода учебки, муштра, практика, наряды, строевая, а потом Мурманск – и на флот!

«Такое создание плыть не может. Погрузиться погрузится, но всплыть – вряд ли».

(Из первых впечатлений об «Акуле» капитана второго ранга Владимира Пшеничного)

– Холодно, ветер дует, кругом скалы, вода, и кажется, что мы уже в море. – рассказывает Гаджи Джамалов. – Зашли мы в штаб дивизии, увидели с берега что-то огромное-огромное (т. е. «Акулу» – А. И.), и первая мысль была: волос не будет, детей не будет. Правда, чуть позже, после похода, мы увидели в казарме дочку командира, Марину, и успокоились: если у него есть дети, значит, у нас тоже будут. Сейчас их у меня трое! В 18-й дивизии Северного флота было немало славных кораблей. Но среди десятков экипажей подводных лодок все матросы завидовали нам, а офицеры завидовали нашим офицерам, потому что мы – ГРИГОРЬЕВЦЫ! Все знали, что у нас лучший экипаж, что у нас лучший командир. Он создал такую атмосферу, что в ней быть плохим было невозможно.

Дослужившись до старшины первой статьи в должности кока, главного кормильца экипажа, Джамалов вернулся на родину, казалось, навсегда оставив за спиной суровые будни дальних походов. И вот прошло почти двадцать лет. Гаджи Гейбатович оказался в Тюмени, стал генеральным директором крупной фирмы, успешно ведёт дела, но не давала ему покоя идея найти своего командира. Он взялся за поиски, вспомнив, что Григорьева перевели в Москву, и нашёл его! Когда Гаджи дозвонился до квартиры, то после слов «сейчас я приглашу Валерия Константиновича» сначала даже повесил трубку – настолько глубоко вошло в кровь уважение к командиру, который на лодке, как известно, первый после бога. И всё же они встретились!

ПРКСН (подводный ракетный крейсер стратегического назначения) с открытыми крышками ракетных шахт.

Джамалов привёз в Тюмень, в кафе «У Аркадьича», тогдашний клуб военных моряков, на День подводника капитана первого ранга в чёрной тужурке, украшенной орденами и медалями. У входа его встретил наш земляк, капитан второго ранга Пшеничный, имеющий за плечами похожий опыт службы, обогащённый к тому же командованием дивизионом по перезарядке атомных реакторов подводных лодок в океане. Они перекинулись несколькими словами и сразу вспомнили друг друга: оба учились примерно в одно время в Тихоокеанском высшем военно-морском училище и сразу же стали называть друг другу однокашников по именам и фамилиям, местам дальнейшей службы, должностям и даже кораблям. Я стоял рядом и поражался этой невероятной памяти!

Выяснилось, что никакой он не гость, а коренной сибиряк из Тюменской области! Григорьев вырос в небогатой семье, где не имели представления о море, и тем не менее стал одним из легендарных флотских командиров благодаря трудовой закалке, помноженной на природное упорство. Григорьев торжественно вручил медали «100 лет подводных сил России» ветеранам-подводникам, в том числе и своему бывшему подчинённому Гаджи. А потом, снова взяв микрофон, подводник Григорьев кое-что рассказал о своих любимых лодках. Например о том, что у американцев было уже пять лодок подобного проекта – «Огайо», а у нас одна, и когда по числу корпусов мы догнали США, то они просто прекратили свою программу. А мы благодаря Горбачёву пустили на разделку лодки, которые могли служить ещё десять-пятнадцать, а может, и двадцать лет. Американцы, не будь дураки, поставили своих гигантов на отстой. Ещё раз большое спасибо господам Рейгану и Горбачёву!

Слева направо: кап-раз Григорьев, ст. 1 ст. Джамалов, кап-два Пшеничный.

С гитарой: А. Исмагилов. Рассказывает: В. К. Григорьев.

На стойке бара всё время работал огромный монитор, на котором крутился компакт-диск с клипами, составленными из когда-то совершенно секретных съёмок, сделанных на борту «Акулы» и в открытом море, во время погрузки ракет, и при выходе из базы. Григорьев по именам-отчествам называл своих сослуживцев, комментировал рабочие моменты и боевые стрельбы, попутно рассказывал о походах в Арктику, о том, как лодка пробивала лёд, как однажды они испытывали совершенно диковинную ракету для стрельбы из-под льда! На ракету устанавливалась ещё одна ступень с кумулятивными зарядами, и они высверливали поверхность для выхода ракеты прямо из-под толщи ледяного покрова.

– Нашу красавицу порезали не потому, что она была старая, – говорил Валерий Константинович, – или ещё почему-то, а просто КОНЧИЛИСЬ РАКЕТЫ… Наше правительство подписало дурацкий договор об уничтожении ракет морского базирования, американцы дали деньги на то, чтобы начинать утилизацию именно не с первого поколения лодок, а с третьего! Мне позвонил зам директора завода «Звёздочка» и сказал: твоя красавица пришла, может, приедешь?

Я ему говорю: как же я приеду, когда у меня до сих пор хранится пробка от шампанского, разбитого при спуске лодки на воду, и «Командирские» часы, сдавленные, когда лодка начала движение со стапелей? Если можете, снимите мне на память бронзовую доску, на которой написано «Тяжёлый ракетный подводный крейсер ТК-202», и переправьте мне её в Москву. Так и сделали. Я на балконе её укрепил, и сейчас на больших приборках в квартире медь драю, резину белю (флотская присказка – А.И.), и лодка, таким образом, осталась у меня в виде доски на балконе.