Томми Моттола - Хитмейкер. Последний музыкальный магнат

После ухода от Ларри Тиша любимой «боксерской грушей» Уолтера стал Стив Росс. Уолтер нападал и на Майкла Джексона, и даже враждовал с менеджером Брюса Спрингстина, Джоном Ландау. Уолтер поругался даже с человеком, которого никто в нашем деле старался не задирать, – с Дэвидом Геффеном.

– Найми частного детектива, и пусть он накопает побольше грязи на Геффена! – говорил он мне.

Я вежливо выслушивал его, но ничего не предпринимал. Затем он требовал компромата на Майкла Джексона, но и тут я не стал ему помогать, хотя он потом звонил по десять раз на дню и спрашивал, нанял ли я кого-нибудь и удалось ли что-нибудь накопать.

Грабмена Уолтер бранил при каждой их встрече, а Аллену приходилось с этим мириться, ведь он представлял массу артистов CBS, и на кону стояли крупные суммы. Это зашло так далеко, что я уже больше не мог видеть, как Уолтер безнаказанно оскорбляет юриста. Я вмешался, и тогда он запретил нашему коммерческому департаменту контактировать с Грабменом, а потом и вовсе велел не пускать его в здание. Наконец он и мне запретил разговаривать с Алленом и вести с ним дела. А ведь тот был адвокатом многих наших звезд! Как я мог с ним не общаться? Это было просто сумасшествие и даже больше того. Уолтер поставил меня в наихудшее положение из возможных: человек, который меня возвысил, запрещал мне разговаривать с близким другом. Вероятно, он испытывал на прочность мою преданность.

Дошло до того, что у Уолтера на столе скопились груды меморандумов и контрактов, которые он не подписывал месяцами. Мы все старались построить музыкальную компанию будущего, конкурентоспособную и с постоянным притоком новых талантов, но Уолтер швырял результаты нашей работы нам прямо в лицо. Когда он игнорировал подготовленные нами контракты, это оскорбляло менеджеров и адвокатов новых артистов. Меня снова и снова спрашивали:

– Что происходит? Почему так долго?

А я уже и не знал, что им ответить. Уолтер был моим боссом, и я лишь говорил:

– Ваш контракт у него на столе.

Естественно, все юристы коммерческого департамента буквально рвали на себе волосы. Все в компании понимали ситуацию, и понадобилось совсем немного времени для того, чтобы слухи о нашем положении достигли всех в музыкальной индустрии от побережья до побережья. А потом они преодолели шесть тысяч миль, пересекли океан и достигли Японии.

Я хотел, чтобы Уолтер посмотрел на себя в зеркало и понял, во что превратился. Я настаивал. Я умолял. Я пытался заставить его принять меры ради его собственного блага, убеждая Уолтера в том, что компания просто не может так работать.

– Убирайся, – огрызался он.

Такого между нами прежде не случалось. Уолтер как будто отдалился от всех, а потом перестал подпускать к себе и своего последнего сторонника – меня. Его кабинет превратился в подобие бункера, где он запирался и никого не принимал. Он не принимал и меня тоже, хотя прежде я заглядывал к нему постоянно.

Все это могло иметь лишь один исход. Я понимал, что Уолтер как никогда близко подошел к пропасти, и меньше всего я хотел быть с ним в одной связке, когда он шагнет через край.

До него было просто не достучаться. Микки Шульхоф, представитель Sony в США, пытался назначать ему встречи, чтобы разобраться в ситуации. Уолтер орал на него и дразнил, называя Микля-Пикля… он вообще любил всем придумывать прозвища, которые звучали как на идише. Иногда рядом с ним мне казалось, что я слушаю выступление еврейского комика Джеки Мэсона, который сильно перебрал крэка. Но когда он посылал ко всем чертям Миклю-Пиклю, это вовсе не выглядело смешным. Можете себе представить, как Микки это принял? Уолтер не просто отрицал наличие проблем – ему явно было уже на все наплевать.

Через Шульхофа рассказы о выходках Уолтера стали постепенно достигать руководства Sony. Микки был не просто каким-то представителем – он был доверенным человеком Норио Оги. Примерно через месяц после выхода первого альбома Мэрайи Кэри Ога прибыл в Нью-Йорк, чтобы обсудить с Уолтером его поведение. Теперь уже последний получил и формальное предупреждение от начальства, но мы все понимали, что это ничего не изменит.

К этому моменту я уже старался держаться от Уолтера подальше. В противном случае я только попал бы в неприятности. Уолтер разозлил такое количество влиятельных людей, что потайное желание избавиться от него было почти всеобщим. Одновременно выводить из себя окружение Майкла Джексона, внушать отвращение менеджеру Брюса Спрингстина, унижать Аллена Грабмена, преследовать Стива Росса… да еще и строить заговоры против Дэвида Геффена! Это было все равно что потрясать кулаками перед цунами.

Шульхоф сообщил мне, что в сентябре Ога прибудет в Нью-Йорк для решения деловых вопросов, и было нетрудно догадаться, что должно произойти. Когда решающий день настал, все в офисе затаили дыхание. Казалось, что вся компания внезапно прекратила работу…

Микки уже сказал руководству, что нужно «что-то» менять. Но когда меня вызвали к ним, Ога подошел к проблеме очень тщательно. Он расспросил меня обо всех обвинениях в адрес Уолтера, выясняя, справедливы ли они и правда ли компания буксует на месте. Потом Ога и Микки пригласили всех остальных членов моей команды и стали на разные лады задавать им один и тот же вопрос:

– Вы можете в настоящих условиях продолжать работу? Что вообще происходит с компанией?!

Все мои коллеги подтвердили, что дело стоит.

Уолтера пригласили на встречу с Огой где-то после часа подобных расспросов. Господин Норио позже вышел из кабинета с очень торжественным видом, как будто он посещал похороны лучшего друга. На следующий день они с Шульхофом снова вызвали меня и мою команду к себе.

Нас в той комнате было человек шесть.

– С великой грустью я говорю вам это, – начал Ога. – Случилась очень-очень ужасная вещь. Мне пришлось сказать человеку, с которым я дружил больше двадцати лет, что он больше не работает на эту компанию. – Тут он глубоко вздохнул и продолжил: – Мне очень нравится Уолтер и всегда нравился. Но Sony – не моя личная корпорация. У меня есть обязательства и перед акционерами.

Чтобы сказать все это, Оге потребовалось не больше минуты. Он замолчал, и все сразу ощутили неловкость ситуации. Он не покинул кабинет сам, но и нас уйти тоже не попросил – просто молча сидел и ждал. В конце концов мы с коллегами переглянулись, встали и вышли.

По поводу увольнения Уолтера в прессе было много шума. Это даже назвали «дворцовым переворотом». Вся та история получила название «резни в День труда», поскольку произошла она как раз на следующий день после этого праздника.

Разумеется, во всем обвинили меня – к таким вещам постепенно привыкаешь, понимаешь, как все происходит. Когда по кому-то приходится удар, то в первую очередь подозревают ближайшее окружение. Особенно если там есть кто-то с итальянской фамилией, что само по себе может стать материалом для заголовков.