Аарон Хотчнер - Папа Хемингуэй

Все хорошие книги имеют одно общее свойство — то, о чем в них рассказывается, кажется достовернее, чем реальность, и, перевернув последнюю страницу такой книги, вы почувствуете, что описанные в ней события происходили в действительности, и происходили именно с вами. И тогда счастье и горе, добро и зло, радость и печаль, еда, вино, люди и погода — все, о чем вы прочитали, навсегда станет частью вашего прошлого. Если ты можешь это дать читателю — ты настоящий писатель. Именно это я постарался сделать, когда писал «По ком звонит колокол».

Уже в конце войны, — продолжал Эрнест, — когда для антифашистов все складывалось очень плохо, я поехал в Штаты — попытаться добыть денег. Вернувшись в Испанию, пришел к одному генералу, поляку, служившему в штабе — я относился к нему с большим уважением, — и спросил его, как обстоят дела на фронте. «А как поживает миссис Хемингуэй?» — был его ответ. Тут на командный пост прибежал французский полковник и, как безумный, заорал: «Надо что-то делать! Надо что-то делать! Приближаются фашистские самолеты! Скажите, что я и мои люди могут сделать?» На что генерал спокойно ответил: «Постройте высокую башню и заберитесь на нее — оттуда вам будет лучше видно».

Примерно в то время Джон Дос Пассос приехал в Испанию. До того он сидел в Париже и писал мне восторженные письма о том, как он поддерживает дело республиканцев. Но потом он заявил, что хочет сам участвовать в боевых действиях. Все с нетерпением ждали его приезда, поскольку он должен был привезти продукты, а мы в то время голодали. Дос Пассос появился с четырьмя плитками шоколада и четырьмя апельсинами. Мы тогда его чуть не убили.

Жена его осталась в Париже. Приехав к нам, Дос Пассос тут же вручил Сидни Франклину телеграмму, чтобы тот отправил ее жене Джона, предварительно показав цензору. Потом цензор звонит мне — он хотел знать, не зашифрован ли текст. Прошу прочитать телеграмму. Оказалось, там было написано следующее: «Детка, до скорого свидания». Тогда я говорю цензору: «Нет, здесь нет никакого шифра. Мистер Дос Пассос просто хочет сказать, что скоро нас покинет».

Дос в Мадриде все время искал своего переводчика. Мы знали, что он был убит, но ни у кого не хватало мужества сообщить об этом Досу, который, думая, что переводчик арестован, ходил по всем тюрьмам города и проверял списки заключенных. Наконец я сказал ему, что его переводчика уже нет в живых. Я никогда не встречался с этим человеком при его жизни и не видел его убитым, но мы знали о его смерти. Дос Пассос посмотрел на меня так, будто я сам убил его. Он невероятно изменился с тех пор, как я его видел в Париже! И после первой же бомбежки отеля, где он жил, Дос тут же собрал вещички и умотал во Францию. Конечно, мы тогда все очень боялись за свою жизнь, никому не хотелось помирать, но несколько жалких бомб, упавших на отель, конечно, нас испугать не могли — ведь только пара комнат в здании и была-то задета. Потом я понял — все дело в том, что у Дос Пассоса появились наконец деньги и его тело впервые приобрело определенную ценность. Страх смерти возрастает пропорционально росту благосостояния — Закон Хемингштайна о динамике смерти.

Мы оба заказали по абсенту, и Эрнест продолжил свой рассказ о Гражданской войне:

— Генерал Модесто был страстно влюблен в Мисс Марту, три раза он атаковал ее в моем присутствии, и тогда я предложил ему чисто мужское состязание. «Ну что ж, генерал, — сказал я ему, — давайте все выясним до конца и покончим с этим делом. Предлагаю вам поединок — мы держим во рту платки и стреляем до тех пор, пока кто-то из нас не упадет первым». Мы достали платки и пистолеты, но тут вошел один из моих приятелей и уговорил меня остановиться. Он сказал, что у нас не хватит денег на памятник, который автоматически ставят любому испанскому генералу.

Говоря о Мисс Марте, Эрнест вспомнил, как однажды ночью, когда они были в постели, началось землетрясение и кровать под ними заходила ходуном. Полусонная Марта сильно толкнула его и сказала: «Эрнест, перестань вертеться». В этот момент кувшин со стола свалился на пол и разбился, потом обрушилась крыша, и обвинения с Эрнеста были сняты.

— Марта была самая честолюбивая женщина из всех, когда-либо живших на земле. Она всегда где-то бегала, собирая для «Колльере» материал. Обожала все чистое, всяческую санитарию. Ее отец был врачом, и у нас дома было как в настоящей больнице. Никаких животных — иметь в доме животных негигиенично. Ее друзья из «Тайма» приходили к нам на финку в отглаженных фланелевых брюках и играли в безупречный светский теннис. Мои же приятели по пелоте тоже играли в свою игру, но делали это весьма грубо, обливаясь п о том, потом, разгоряченные, прыгали в бассейн, предварительно не ополоснувшись, поскольку считали, что душ принимают только гомики. Они могли появиться с машиной, полной льда, вывалить его в бассейн и затем играть в водное поло. Вот так и начались трения между мной и Мисс Мартой — мои товарищи по пелоте пачкали ее друзей из «Тайма».

Видит Бог, я никогда и ничего не читал о природе женского начала, но хорошо знаю, что мелочи значат в жизни гораздо больше, чем что-то очень важное. Это — вопрос равновесия. Мало секса — плохо, слишком много — тоже нехорошо. Мужчина должен прочитывать изменения в настроении женщины подобно тому, как он читает котировки перед скачками. И не пытайся найти женщину, с которой нет хлопот, — с такой отупеешь.

Выйдя из кафе, мы отправились на поиски Мэри и нашли ее перед отелем. Она стояла, ожидая нас, в компании Руперта — высокого, краснощекого, ухоженного джентльмена, блистающего безупречной дикцией и ленивыми манерами никогда не работавшего английского аристократа. Хемингуэи были явно рады видеть друг друга, Эрнест обнял жену, а она поцеловала его в губы, продираясь сквозь вновь отросшую бороду.

В первый день праздника пошел такой дождь, что бои пришлось отложить, и мы, вместо того, чтобы сидеть на трибуне, пили вино в баре «Палас», центре всех мадридских интриг, где каждая женщина была похожа на удачливую шпионку.

В последующие дни мы посмотрели несколько хороших (по оценкам Эрнеста) боев, но, как правило, после полудня становилось ветрено и хмуро, и тогда Эрнест терял интерес к представлению.

— Когда небо в тучах, — говорил он, — бой превращается в спектакль без сценического освещения. Самый большой враг матадора — ветер.

Эрнесту очень понравился невысокий, храбрый матадор по имени Чикуэло Второй («Правда, теперь уже не считается хорошим тоном ударять быка по носу, чтобы его разозлить»), и в полное восхищение его привел другой матадор — Кортега.

— Как он наносит завершающий удар! Нависает над самыми рогами, почти не остается просвета. Но, знаешь, быки пропарывали его тело столько раз, что внутри у него теперь только железо и нейлон.