Аарон Хотчнер - Папа Хемингуэй

В получасе ходьбы от финки вас ждет готовая к отплытию яхта, и через пятнадцать минут вы уже в открытом море, и вокруг плещется синяя вода Гольфстрима. А может, вам охота пострелять голубей в охотничьем клубе — это тоже совсем недалеко от дома! Можно стрелять и на деньги. Как-то здесь собрались Томми Шевлин, Пичон Аквилера, Уинстон Гест и Торвалд Санчес. Получилась команда. Мы соревновались с Хью Кейси, Билли Германом, Оги Галаном, Куртом Дэвисом и еще кое с кем, кто неплохо стреляет. Те же люди, которым не нравятся петушиные бои, будут презирать вас за охоту на голубей. Во многих местах это запрещено — зато здесь разрешено, и я не знаю более азартных пари для любителей пострелять. Наблюдать такое со стороны — смертельно скучное занятие.

— Но разве не тоскливо жить в одном времени года? Не скучаете по весне и осени, какими они бывают в Новой Англии? — спросил я.

— У нас здесь есть смена времен года, — возразил Хемингуэй. — Только эта смена плавная, не такая резкая, как в Новой Англии.

Дайкири все прибывали, а мы говорили и говорили: обсуждали документальные фильмы Роберта Флаэрти, которые очень нравились Хемингуэю, Теда Уильямса, лучшую книгу месяца, Лину Хорн, Пруста, телевидение, рецепты приготовления рыбы-меч, афродизиаки и проблемы индейцев. Все это продолжалось до восьми часов. Мы не побили рекорд Эрнеста, но я все-таки выпил семь дайкири. Хемингуэй, взяв один коктейль с собой, уселся в свою машину на переднем сиденье рядом с шофером Хуаном и уехал домой. Мне каким-то чудом удалось удержать в своей охмелевшей голове, что Хемингуэй собирается заехать за мной на следующее утро и взять меня поплавать на яхте. Мне также удалось — только не спрашивайте как — сделать несколько записей об этом вечере для «Космополитена». Такие записи я делал и потом, на протяжении всех лет нашей дружбы. Позднее я присовокупил к дневнику диктофон, который всегда лежал у меня в кармане во время наших путешествий.

В жизни Хемингуэя было две Пилар: одна — партизанка, полная жизни героиня «По ком звонит колокол», а вторая — яхта. И яхта, и героиня были названы так в честь испанской святой. Яхта «Пилар» стояла в гаванском порту, и, когда на следующий день мы прибыли туда, она была готова к отплытию. На судне были рыболовные устройства, способные управляться с десятифунтовыми наживками. Эрнест представил меня своей яхте со старомодной учтивостью.

Он познакомил меня и с высоким и тощим индейцем Грегорио Фуэнтесом, ходившем на «Пилар» с 1938 года.

— Первый раз он вышел в море, когда ему было всего четыре года, — сказал Эрнест, — и произошло это на Канарах, в Ланзароте. Я встретил его в Драй-Тортугас — как-то мы там пережидали шторм. До Грегорио со мной плавал другой замечательный парень, Карлос Гутьерес, но его переманили на большие деньги, когда я был в Испании на войне. Но я не жалею — Грегорио замечательный парень, он провел «Пилар» через три урагана, продемонстрировав настоящее искусство мореплавания. Кроме того, Грегорио — великолепный рыбак и готовит лучший помпано, который я когда-либо ел в своей жизни.

Заработали мощные двигатели. Эрнест забрался наверх и вывел яхту из порта. Мы проплыли Морро-Касл и прошли около семи миль вдоль берега по направлению к рыбачьей деревушке Кохимар, которой суждено было стать прототипом деревни из повести «Старик и море».

Грегорио опустил в воду четыре лески с наживкой — две с птицей и две с кусками мяса. Я стоял рядом с Эрнестом.

Он налил нам текилы, и мы оба сделали по глотку, пробуя, достаточно ли она холодная.

— Приближаемся, — сказал Эрнест. — Жаль, вас не было с нами в прошлый раз. Дети тогда приехали на десять дней — у них были каникулы, и я брал их в Кей-Сол и Дабл-Хедед-Шот-Кис на Багамах. Мы поймали тысячу восемьсот фунтов рыбы, три огромных черепахи, кучу лангустов. Здорово поплавали. Казалось, в этих водах еще никто не ловил рыбу! Дети были просто счастливы. — А потом с нескрываемой гордостью Хемингуэй заговорил о «Пилар»: — На яхте может разместиться семь человек, а во время войны на ней плавали даже девять.

— Что, «Пилар» участвовала в войне?

— С сорок второго до сорок четвертого она была боевым кораблем и патрулировала береговые воды к северу от Кубы. Мы искали подводные лодки. Работали на морскую разведку. Мы делали вид, что «Пилар» — рыболовное судно, но при этом меняли маскировку несколько раз, чтобы она не бросалась в глаза. На «Пилар» разместили только радиооборудования на три тысячи пятьсот долларов. У нас были пулеметы, базуки и взрывчатка, все замаскированное. По плану мы должны были маневрировать таким образом, чтобы нас остановила какая-нибудь всплывшая немецкая подлодка. Такая не ожидающая нападения подлодка и была целью нашей атаки. В нашей команде служили испанцы, кубинцы и американцы, отличные парни, и я думаю, мы бы добились успеха.

— Вам так и представился шанс испытать судьбу?

— Нет, но мы смогли послать военно-морской разведке информацию о местоположении немецких лодок, их забросали глубинными бомбами и, скорее всего, уничтожили. Нас наградили.

— И Грегорио был тогда с вами?

— Конечно. Я объяснил команде, какая опасность нам грозит — что такое «Пилар» против немецкой подводной лодки. Но Грегорио очень хотел выйти в море с нами, ведь каждому из нас обещали по десять тысяч долларов, и Грегорио и в голову не приходило, что кто-то может заплатить ему такие деньги. Время было напряженное, но ребята ладили друг с другом. Ни разу не ссорились, а ведь один раз мы были в море целых пятьдесят семь дней!

— Рыба, Папа, рыба! — раздался крик Грегорио, стоявшего на корме.

Взглянув вниз, мы увидели мелькающее в воде коричневое, переливающееся и отдающее бордовым тело огромной рыбы, по форме напоминающее подводную лодку.

— Марлинь, — сказал Эрнест.

Он спрыгнул с мостика, и Грегорио передал ему удилище с мясной наживкой.

— Когда-нибудь видел таких рыбин?

— Нет, ведь я никогда раньше не рыбачил в открытом море.

— Ну, тогда учись, — сказал он, протягивая мне удилище.

Я запаниковал. Со мной был один из самых опытных рыбаков в мире, а в море плыл быстрый марлинь невероятного размера, да еще этот огромный навороченный спиннинг с бобиной. А я? Самое большое достижение в моем рыбачьем прошлом — ловля десятифунтового окуня с лодки моего приятеля Сэма Эпштейна, когда мы с ним плавали в Саутолде, у Лонг-Айленда. Ни тогда, ни позже я не переставал восхищаться способностью Хемингуэя терпеливо и тактично учить других всему тому, что он умел делать сам, и делать великолепно. Спокойно и просто Эрнест говорил мне, что я должен предпринимать, поясняя каждый шаг — начиная с того, как подсечь, чтобы всадить крючок в рот рыбине, и кончая тем, как подвести ее достаточно близко, чтобы потом удобно было вытащить добычу из воды. И спустя всего лишь полчаса мы наслаждались красотой лежавшего на палубе марлиня.