Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Самая старая улица города до революции называлась Дворянской. В советские годы ее переименовали в честь Парижской коммуны. Ближе к ее завершению у Сенной площади приютился невзрачный, облупившийся двухэтажный каменный дом с цокольным полуподпольем. В нем прошла часть моей юности, прерванная войной. В те годы, помимо зарождающегося интереса к архитектуре, я пытался сочинять стихи и даже прозу. Этому способствовала солидная библиотека, доставшаяся нам в наследство. Я жадно, в ущерб учебе в школе, буквально проглатывал и почти выучил наизусть произведения многих великих беллетристов. Это были прекрасно иллюстрированные дореволюционные издания Сытина, Маркса, Брокгауза – Ефрона… Юношеская фантазия переносила меня в далекие экзотические страны, ярко описанные в книгах Луи Буссенара, Луи Жаколио, Густава Эмара, Майн Рида, Фенимора Купера, Жюль Верна и других авторов. Мог ли я тогда предполагать, что спустя десятилетия беспокойная судьба забросит меня наяву в страны несбыточной мечты? Пока же мой реальный мир был ограничен Полтавой, с редкими выездами с родителями в Харьков, Кременчуг, а также в небольшие городки и села малороссийской губернии – погостить к родственникам.

Почти всю сознательную жизнь я записывал и по возможности сохранял свои стихотворные опусы. Вот один из первых, в котором я как бы пытаюсь оправдать свою неуправляемость:

Летом родители, как правило, отправляли меня в колыбель моего рождения и детства – уютный город Кременчуг. Там, в маленьком и неказистом, но уютном домике недалеко от Днепра, проживали, а вернее, доживали свой век дедушка с бабушкой со стороны мамы. Для меня это было лучшее время в жизни. С дворовыми мальчишками я с утра до вечера пропадал на Днепре. Плавать я научился очень рано и любил с безрассудной удалью заплывать далеко. Меня неоднократно спасал великовозрастный Тарас, который служил спасателем на пляже. Спустя годы я узнал, что бабушка из своих скудных средств подбрасывала ему деньги, чтобы он не спускал с меня глаз во время купания.

Ближе к вечеру, с мальчишеской ватагой, я возвращался в скромное опрятное жилище, где бабушка уже с нетерпением меня ожидала. Я жадно набрасывался на вкуснейшую еду, умудряясь заплетающимся языком хвастаться, как баттерфляем или брассом чуть ли не переплывал Днепр. Но злой Тарас грубо возвращал меня на пляж, где больно шлепал по пятой точке и давал как следует в ухо. Мудрая добрая бабушка делала вид, что сочувствует мне, но резюме было всегда одно и то же:

– Прошу тебя, не заплывай далеко. Это опасно. Слушайся Тараса, он ведь старше, сильнее и опытнее.

Она не добавляла, что он еще и умнее. Чтобы не обидеть меня, эту непреложную истину она оставляла в своих мыслях. Дедушка к моему возвращению с Днепра обычно был уже на работе. Несмотря на возраст, он подрабатывал в качестве ночного сторожа. До этого служил многие годы закройщиком на фабрике одежды. Помню, в более зрелом возрасте я со знакомой девушкой попал на просмотр популярного фильма «Закройщик из Торжка» [7]. Его гениально сыграл Игорь Ильинский. После просмотра фильма с легкой грустью о безвозвратном прошлом я сказал ей, что мой дедушка тоже был закройщик, только из Кременчуга.

Началом зарождения самокритичного отношения к себе я считаю осознание одного неблаговидного и по-своему жестокого поступка. Мой дедушка в течение многих лет отращивал бороду, которую очень холил и постоянно поглаживал. Она была невероятно пышной, отливала шелковистой белизной и свисала чуть ли не до колен. После ночных дежурств дедушка отсыпался в кресле-качалке, запрокинув голову. Его борода в такт дыханию то поднималась, то опускалась. Невозможно объяснить почему, но она не давала мне покоя. Какой-то недобрый внутренний голос нашептывал, что с бородой дедушки я должен что-то сотворить. И случай такой представился.

В один из дней бабушка не пустила меня на Днепр из-за легкой простуды от неумеренно долгих купаний. Я злился, завидуя мальчишкам, которые в это время барахтались в теплых водах Днепра. Когда бабушка ушла на рынок, дедушка, по обыкновению, мирно посапывал в кресле-качалке. Пакостная мысль, как игла, вонзилась в перенасыщенную фантастическими бреднями голову. Ловко, чтобы не разбудить дедушку, я заплел бороду в косичку и крепко привязал ее конец к ручке входной двери. Затем в открытое окно комнаты вылез на пустырь и спрятался в огромных лопухах в ожидании дальнейших событий.

Когда синхронно с дверью стала дергаться голова дедушки, стало ясно, что бабушка вернулась с рынка. Не сразу ей удалось протиснуться в полуоткрытую дверь и освободить бороду дедушки. Потом они уселись рядом на старый диван и заплакали, тихо и беззащитно. Картина содеянного впервые потрясла меня небывалым чувством вины. С громкими воплями, что утоплюсь, чтобы искупить свою вину, я помчался в сторону Днепра.

Решение было твердое. Окунувшись с головой, несмотря на простуду и запрет купаться, в последний раз я вынырнул, чтобы попрощаться навсегда с жизнью… но, оглянувшись вокруг, как никогда ощутил земную красоту. И решил все-таки немного повременить. Ведь утопиться я всегда успею! Забравшись под какой-то навес, незаметно задремал. Разбудили меня громкие крики: в толпе людей я увидел дедушку с бабушкой. Напуганные моими воплями, они со всей округой бросились на поиски предполагаемого утопленника. Прижавшись к дедушке, я заплакал. Он погладил меня по густой мальчишеской шевелюре. Пожурив слегка, посоветовал на будущее лучше заплетать косички у девочек, а его бороду оставить в покое.

На следующий день я решил изобразить дедушку, чтобы хоть немного искупить свою вину. Все получилось вполне реалистично. Только «художник» немного перестарался с бородой. Она на рисунке выглядела еще пышнее и длиннее, чем в жизни. Тогда я не знал, что существует Книга рекордов Гиннесса. Наверное, в ней дедушка мог бы претендовать на победу в номинации «обладатель самой большой бороды». Если не на Украине, то в Кременчуге уж точно! Доморощенный рисунок был повешен на стену. Сбоку я поместил короткий стишок:

Вторую часть лета после возвращения из Кременчуга я проводил дома или в пионерском лагере. Но чаще дома. Из лагеря меня часто досрочно отправляли домой из-за плохого поведения. Самым большим (и довольно опасным) развлечением в долгие летние дни были «каштановые» войны между противоборствующими группами мальчишек. Одна из схваток закончилась для меня трагически. Каштан или камень из рогатки угодил мне в правый глаз. Бедные родители, бросив все дела, отвезли меня в глазную клинику в Харькове. Операцию делал известный офтальмолог профессор Медведев. Она прошла успешно, но зрение в правом глазу ухудшилось.