Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин

Зима 1775 года выдалась суровой. 11 ноября натуралист Гилберт Уайт [1] Гилберт Уайт (1720–1793) — один из первых английских натуралистов и орнитологов. Самый известный его труд — «Естественная история и древности Селборна» (1789). — Примеч. пер. заметил, что в Селборне, деревушке в графстве Хэмпшир, где он тогда жил, листья почти полностью облетели. «Деревья оголяются», — записал он в дневнике. Всего в пятнадцати милях от него, в деревне Стивентон, жена приходского священника со дня на день ожидала рождения своего седьмого ребенка. Ей исполнилось тридцать шесть лет, одиннадцать из них она была замужем. Четверо крепких мальчишек бегали по дому и большому саду, по двору, окруженному служебными постройками, пробирались в поля и в лес на склоне холма. Старший, Джеймс, в свои десять уже выказывал недюжинные способности к учению, разделяя отцовскую любовь к книгам, а единственная дочь Кэсси забавляла мать своим несмолкаемым щебетом, следуя за ней повсюду — в коровник, в птичник к цыплятам и уткам… Кэсси было уже почти три года. В общем, за стенами кабинета мистера Остина редко бывало тихо.

Ноябрьские дни тянулись медленно, и все шли дожди, удерживая мальчиков в доме. К концу месяца темнело в три часа пополудни, и надо было поживей управляться с ужином, если хотели обойтись без свечей. Дитя все не рождалось. Пришел декабрь, принеся с собой обычные насморки и простуды. Ударил мороз, и пруды сковало таким льдом, что мальчишки отправились кататься на коньках. 16-го числа Уайт записал: «Туман и солнце, прелестный день».

16 декабря родилась наконец Джейн Остин. Месячная задержка с ее появлением на свет вызвала у отца шутку о том, что, дескать, они с супругой «в преклонных годах стали путаться в вычислениях». Ему было сорок четыре. Дитя появилось вечером, по его словам, без особого предупреждения. Нужды во враче не было: его редко звали ради такого рядового события, как роды, к тому же ближайший лекарь жил в Бейзингстоке, а туда, почитай, семь миль по плохой дороге. Во всяком случае, «все произошло легко и быстро», писал Джордж Остин на следующий день своей невестке Сюзанне Уолтер. Они были рады второй дочери, «игрушке, а в будущем приятельнице для Кэсси. Назовем мы ее Дженни». Далее в письме мистер Остин обсуждает предстоящее (если только погода позволит) состязание пахарей между хэмпширцами и жителями Кента. Священник в отдаленном деревенском приходе не только пастырь, но и земледелец.

Младенец был немедленно окрещен дома отцом — у Остинов так было заведено. Церковная церемония должна была состояться позже. А пока всерьез наступила зима. Снег лег толстым нетающим слоем, наметя сугробы высотой с ворота. Вскоре дорожки стали непролазными. «Суровая сибирская погода», — писал Уайт.

Миссис Остин лежала в своей спальне на верхнем этаже, в кровати под пологом, тепло укутанная пуховыми одеялами, а возле нее в колыбели спал младенец. За хозяйством — уборкой, готовкой и за всем тем, что требуется детям, — приглядывала, по всей видимости, ее золовка Филадельфия Хэнкок. И конечно, за стиркой, которой с появлением новорожденной значительно прибавилось. Служанки разводили огонь и кипятили в котлах воду, а из деревни приходила прачка и усердно трудилась целый день. На улице белье от мороза вставало колом, и дом был полон развешенными простынями и свивальниками.

Из-за плохой погоды соседи не наносили визитов, за исключением нескольких отважных джентльменов, которые прибыли верхом и привезли поздравления и подарки от своих жен. В сочельник дети разложили на подоконниках веточки остролиста. Ранним утром в Рождество мистер Остин оделся потеплее и зашагал вверх по склону холма к своей крошечной неотапливаемой каменной церквушке Святого Николая. Он надеялся, что освещения будет достаточно, чтобы отслужить службу и прочесть проповедь для тех фермеров и деревенских жителей, которые придут ее послушать. А потом — обратно вниз по заснеженному холму в безмятежной тишине. В Стивентоне жило не более тридцати семей, дома протянулись редкой цепью на некотором расстоянии от дома священника. В деревне не было ни лавки, ни гостиницы.

Если в доме действительно хозяйничала тетя Филадельфия, то с ней наверняка приехала и кузина Бетси, серьезная, темноволосая, хорошенькая Бетси. Она родилась в Индии, где по-прежнему пребывал ее отец, и иногда тетя Филадельфия поговаривала о том, чтобы туда вернуться. Бетси исполнилось четырнадцать, то есть она была почти взрослой, старше всех остальных детей в доме. И в их глазах она выглядела крайне утонченной особой. Большей частью она жила «в городе» (подразумевался, разумеется, Лондон). Там у нее имелась своя лошадь, о чем мальчишки Остин не могли и мечтать, а когда Бетси не ездила верхом, то добиралась куда нужно не пешком, а в материнской карете. Она учила французский; в десять лет уже играла в детском спектакле; у нее имелся клавесин и четыре нити жемчуга — недавний подарок отца. Джеймс, Эдвард и даже четырехлетний Генри смотрели на кузину с восторгом.

Когда детям было позволено зайти в спальню к матери, они увидели круглолицую малышку с пухлыми щечками и черными глазками. Все согласились, что больше всего она похожа на Генри, — он когда-то был таким же крупным и миловидным младенцем. Миссис Остин кормила дочь грудью, как и всех своих детей. О том, чтобы выйти из дому, она пока и не помышляла. Да и продолжающаяся «сибирская» зима не прибавляла ей решимости, а когда в феврале началась оттепель, потоки воды и слякоть тоже удерживали ее в доме. Так что малышка провела три месяца в уюте материнской спальни, наслаждаясь вниманием, которое не надо было ни с кем делить.

Зима все-таки закончилась, тетя Филадельфия и Бетси уехали, и миссис Остин опять взяла все домашние хлопоты в свои руки. Утро 5 апреля выдалось пасмурным, но потом наконец выглянуло солнце. Маленькую Джейн завернули в несколько шалей, ее мать надела свою ротонду, поверх тоже замоталась шалью, и все семейство проследовало по дорожке к старой церкви, где на кладбище рос тис, в дупле которого хранили ключ, висели старинные колокола, а стрельчатую арку портала украшали две высеченные из камня головки, мужская и женская.