Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

В заключительной сцене Мэтти развлекается так, как это любят делать все на свете дети, — прыгает с тротуара на мостовую и обратно. Бэйб видит эту забаву впервые, и она кажется ему восхитительной. «Ему почему-то жутко приятно было смотреть, как она прыгает. А правда, почему?»

Должно быть, потому же, почему в финале «Над пропастью во ржи» Холден «чуть не ревел от счастья», глядя, как Фиби катается на карусели. После всего, через что пришлось пройти Бэйбу, он сохранил способность видеть красоту и отдавать должное невинности — то есть душа его, несмотря ни на что, осталась жива.

ПОСЛЕ ГОСПИТАЛЯ СЭЛИНДЖЕРУ ХОТЕЛОСЬ мало-мальски обустроить свое существование — раз уж пришлось остаться после войны в Германии, надо было налаживать жизнь, хотя бы отдаленно напоминавшую ту, какая виделась ему в мечтах о доме.

Еще раньше, почти сразу после Дня победы, Сэлинджер подал рапорт с просьбой перевести его в Вену. Уже давно он лелеял мечту отыскать в Австрии семейство, у которого жил перед войной, и, главное, попробовать возобновить романтические отношения с девушкой из этой семьи. Теперь Сэлинджер был настроен воплотить свою мечту в жизнь, невзирая на то что за семь лет и тем более во время жестокой войны слишком многое в жизни могло перемениться, причем далеко не в лучшую сторону.

В переводе в Вену начальство Сэлинджеру отказало, вместо этого назначив его на новое место службы в окрестности Нюрнберга. Ему, однако, удалось побывать в Вене и предпринять там розыски своих знакомых. Подробности поездки Сэлинджера в Австрию нам неизвестны, но можно наверняка сказать, что она была недолгой. Похоже, именно по следам своего пребывания в Вене он написал рассказ «Знакомая девчонка». Если это действительно так, то в австрийской столице Сэлинджера ждало страшное известие — все до одного члены семьи погибли в гитлеровских лагерях смерти. Вряд ли трагический финал «Знакомой девчонки» — простая выдумка; автор был слишком привязан к этим людям.

Из Австрии Сэлинджер вернулся потрясенным до глубины души. Гибель семьи, которая казалась ему идеалом, лишний раз доказывала, что война камня на камне не оставила от привычной предвоенной жизни. Подтверждалась несбыточность мечты, вложенной в уста Бэйба в финале рассказа «День перед прощанием», — мечты солдата вернуться после войны в точно такой же мир, из какого он на нее ушел.

Реакцией на душевное потрясение, видимо, и стала скоропалительная попытка Сэлинджера устроить собственное счастье. В сентябре 1945 года он объявил родным и знакомым, что скоро женится, чем поверг их в глубокое смятение. О своей невесте Сэлинджер сообщал в письмах, что она француженка, зовут ее Сильвия и он ею совершенно околдован. Что касается человеческих качеств будущей жены, то он ограничивался упоминаниями о ее «впечатлительности» и «утонченности». У близких Сэлинджера в голове не укладывалось, что человек, который в рассказе «Детский эшелон» жестоко высмеял безответственные браки военной поры, сам совершит подобную глупость. Меньше всех верила в серьезность женитьбы Джерри его мать — она почти не сомневалась, что тот вот-вот все бросит и приедет домой. Но Мириам ошибалась.

Восемнадцатого октября Сильвия с Джерри вступили в законный брак в городке Паппенхайм, после чего сняли дом в старинном уютном городе Гунценхаузен, расположенном в полусотне километров юго-западнее Нюрнберга. Сэлинджер приобрел автомобиль, двухместную «шкоду», и, дабы придать уж полную завершенность семейной идиллии, обзавелся щенком ризеншнауцера, которого назвал Бенни. На рождественский ужин у счастливой пары была громадная запеченная индейка. Джерри с Сильвией любили прокатиться на новом автомобиле, причем Бенни «сидел на подножке и указывал на нацистов, которых надо арестовать».

Словом, Сэлинджер устроился в Германии не хуже, чем уст раивались демобилизованные солдаты дома в Соединенных Штатах. Они с Сильвией вполне могли бы позировать Норману Роквеллу, любившему изображать сценки послевоенного процветания. Однако в их случае процветание оказалось недолговечным — не прошло и года, как дома не стало, «шкода» была продана, а брак распался.

Родители Сэлинджера о его жене не знали практически ничего, а друзья и того меньше — даже о женитьбе Джерри им стало известно от его родителей. Кто-то из них вспоминал, что но профессии она то ли психолог, то ли остеопат. Сэлинджер впоследствии, когда его спрашивали о роде ее занятий, обзывал Сильвию «почтальоншей».

Сильвия Луиза Вельтер родилась 19 апреля 1919 года во Франкфурте-на-Майне. Врач-офтальмолог по специальности, она знала четыре языка и как обладательница университетского диплома с формальной точки зрения была гораздо образованнее мужа. Высокая, под метр восемьдесят ростом, светлокожая темноглазая брюнетка, Сильвия буквально светилась жизнью и красотой. Позже Сэлинджер утверждал, что она «околдовала» его и связала по рукам и ногам своими темными чувственными чарами, против которых он был бессилен. Он был убежден, что между ним и Сильвией существует телепатическая связь.

Может даже создаться впечатление, будто мистический оттенок, начавший к этому времени проникать в творчество Сэлинджера, отчасти окрасил и его личную жизнь. Мистика мистикой, но молодые люди явно были по уши влюблены друг в друга. Этого, однако, было еще недостаточно для женитьбы. Дело в том, что в 1945 году американским военнослужащим запрещалось вступать в брак с германскими гражданами. Сэлинджер вышел из положения, выправив невесте фальшивый французский паспорт.

Сначала Сэлинджер ошарашил родителей внезапной женитьбой, а затем преподнес новый сюрприз — демобилизовавшись в ноябре, он объявил, что не станет возвращаться домой, а осядет в Германии. Три с половиной года Сэлинджер был оторван от дома, два из них провел за океаном, и все это время мечтал снова оказаться у себя в Нью-Йорке. Но теперь, когда уже ничего не стоило превратить мечту в реальность, он отказывается от нее.

Нежелание вернуться в лоно семьи Сэлинджер объяснил в письме к Элизабет Мюррей. Он писал ей, что война заставила его по-новому взглянуть на мир, что отныне люди делятся для него на прошедших сквозь фронтовой ад и на «чересчур гражданских». Он слишком долго пробыл в армии, слишком многое повидал и слишком сроднился с образом военного, чтобы снова найти себя в столь желанной некогда гражданской жизни.

На родине Сэлинджер места себе не видел, зато в Германии перед ним открывалось широкое поле деятельности. Тем более что Корпус военной контрразведки обещал весьма соблазнительные условия своим сотрудникам, которые, демобилизовавшись, останутся в нем гражданскими специалистами. Помимо материальной заинтересованности у Сэлинджера имелись и личные причины поучаствовать в работе американской контрразведки на территории оккупированной Германии. После того что он увидел в освобожденных концлагерях и что случилось с дорогим ему австрийским семейством, у Сэлинджера были с нацистами личные счеты.