Борис Федоров - 10 безумных лет. Почему в России не состоялись реформы

Во-вторых, вокруг не было ни одного человека, говорившего на русском языке. Писать и работать на иностранном языке (на профессиональном уровне) было непросто. Пришлось сильно попотеть, но зато через полгода я чувствовал себя очень уверенно и даже сегодня все еще ощущаю себя почти как рыба в воде в среде западных банкиров.

Жизнь в Лондоне приучила к иному уровню самостоятельности. Как самостоятельно искать и снимать квартиру, как оплачивать счета и выписывать чеки, как пользоваться кредитной карточкой, как платить местные налоги и миллион других мелких дел и проблем — все это я прошел на несколько лет раньше, чем вся остальная Россия. Я постепенно становился иным человеком, менялись привычки и уровень требовательности.

Немаловажным фактором была и невероятно высокая по тогдашним советским меркам оплата труда — на уровне британского премьер-министра. После полного отсутствия денег — их вдруг стало много. В первую свою поездку в Англию я, помню, экономил даже на метро и ходил только пешком, а теперь мог спокойно пойти в ресторан, взять такси. Впрочем, я остался достаточно скромным человеком и, приезжая в Лондон, даже сегодня продолжаю ездить на метро.

Только тогда я понял слова Петра Столыпина о том, что бедность — худший вид рабства . Получив за два года за границей существенные средства, я приумножил их благодаря неумной политике родного правительства на рынке ГКО (особенно в 1996 года). Эта безумная практика какое-то время давала мне возможность много зарабатывать и быть свободным от налогов. С того времени я, по крайней мере, знал, что никогда не буду зависеть от подачек власти. Это придавало мне дополнительную силу во время второго пришествия в Российское правительство.

В Лондоне мы жили в четырехкомнатной квартире, которая съедала процентов двадцать-двадцать пять зарплаты. Меня удивило, что в квартире были три ванные комнаты и гостевой туалет. Детей мы буквально «вбросили» в английскую школу без малейшего знания английского языка (в Москве они в школу еще не ходили). После первого дня шока они удивительно быстро приспособились и постепенно заговорили по-английски.

Надо сказать, я был одним из первых советских граждан, которые законно уехали за границу работать в качестве частных лиц без «путевки» официальных властей, много получали и ничего не должны были сдавать государству. Дело в том, что совзагранработники в прошлом всегда неофициально сдавали «излишки», а сами реально получали меньше своих секретарей.

Помню, что советский директор ЕБРР А.Маслов (официальный представитель страны), бывший председатель Моснарбанка (наш банк в Лондоне), поинтересовался этой стороной моей работы. А я сказал, что меня посылало на работу не правительство и я ему ничем не обязан. Отнимать зарплату никто не имеет права.

На его же вопрос о партийном учете в посольстве я ответил, что и не собираюсь вставать и платить взносы. Об этом свидетельствует мой партийный билет, который я храню как сувенир из прошлого и не намерен выбрасывать.

Если в России весь наш семейный отдых заключался в копании на садовом участке у родителей (особенно мне нравилось — как это ни смешно — выращивать помидоры), то теперь появилась свобода передвижения. Мы могли отдыхать где угодно.

Это было ни с чем не сравнимое чувство свободы. Весь образ жизни переменился. Я очень хотел тогда показать моему отцу иной мир — он так об этом мечтал. Но не успел: в январе 1992 года он в разгар либерализации цен и превращения СССР в Россию буквально сгорел от рака.

Я часто бывал в Москве по делам нашего банка, иногда сопровождая Ж.Аттали. Он очень любил посещать наших высших чиновников. Таким образом я посетил с ним И.Силаева и В.Павлова, который к этому времени стал премьер-министром СССР и уже умудрился провести идиотский обмен крупных денежных купюр.

Удивительно было сидеть на официальных переговорах среди иностранцев напротив «своей», российской стороны в Белом доме или Кремле. Кстати, мне до сих пор непонятно, почему В.Павлов в своих мемуарах постоянно пытается на меня «наезжать». В тот период были свидетели, которые слышали, как он сказал: «Во всем Российском правительстве был единственный нормальный человек — Борис Федоров — и тот ушел».

Сам В.Павлов тогда отчаянно пытался протолкнуть своего сына в ЕБРР, но до «путча» не успел. Сын же его через какое-то время попал в Люксембурге в какую-то неприятную историю и был арестован прямо в здании советского банка. Потом, правда, все образовалось.

В 1991 году впервые М.Горбачев, представляя СССР, участвовал во встрече «большой семерки» в Лондоне (тогда о «восьмерке» и не помышляли). Незадолго до этой встречи я случайно вновь попал в цековский пансионат «Волынское», где готовились аналитические документы для М.Горбачева ко встрече в верхах.

В до боли знакомой даче вновь собрались интеллектуалы и ученые. Участвовали Е.Ясин и будущий первый заместитель министра обороны и секретарь Совета безопасности А.Кокошин. В первый раз я увидел последнего на редколлегии журнала Института США и Канады, когда обсуждалась моя статья о дискриминации СССР во внешнеэкономических связях с США. Потом мы нормально сотрудничали в правительстве.

Я тоже написал свои соображения по вопросу экономического взаимодействия с Западом и передал их на самый верх. Затем у меня была короткая встреча с главным идеологом КПСС В.Медведевым, который отвечал за подготовку лондонского саммита. Я попытался разъяснить ему ситуацию, но ушел с пониманием: ничто не изменилось и СССР точно обречен. Сколько раз у меня и потом возникало такое чувство безысходности!

Во время лондонского саммита в ЕБРР приходил В.Щербаков, который при В.Павлове стал первым вице-премьером по экономике. Самодовольства у него прибавилось, и смешно было видеть его уходящим из банка с картиной, подаренной Ж.Аттали, под мышкой.

Кстати, в банк заглядывали и другие известные люди из России. О Р.Хасбулатове я уже упоминал. А, например, вице-президент А.Руцкой появился в банке с огромной свитой, включавшей девушку довольно сомнительного вида (на нее обратили внимание все). Он подписал с нами протокол по приватизации, который так и остался на бумаге.

Бывали в банке и Ю.Шафраник (тогда еще губернатор Тюмени, а потом министр топлива и энергетики), президент Мексики К.Салинас (произвел на меня большое впечатление). Были встречи с А.Тарасовым, С.Станкевичем, А.Аганбегяном, принимал я делегацию из Петербурга во главе с вице-мэром С.Беляевым и т. д.

В июне 1991 года главный экономист банка Джон Флемминг решил устроить в Лондоне семинар по экономическим проблемам СССР. Он показал мне список выступающих, и оказалось, что от СССР присутствует старая академическая тусовка и почти нет молодых «звезд».