Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений

Любого из нас ведут по жизни разнообразные мечты и надежды. Большинство из них оказываются иллюзорными и никогда не сбываются. Но, если серьезно, только они и заставляют куда-то двигаться, к чему-то стремиться, предпринимать разнообразные усилия, совершать поступки. Горизонты наших представлений и притязаний определяют как внешние — социальные и политико-экономические, социокультурные, национальные — факторы, так и внутренние — сугубо индивидуальные склонности и особенности личности. Поскольку закон этот, можно сказать, универсален, приложим он и к нашему герою. Разве что — в связи с тем, что человеком он был незаурядным, к тому же наделенным, скажем так, неординарным воображением, — внутренние мотивации, «личная механика» играли в его случае куда большую роль.

С болезнью жены и уходом от Грэма у Эдгара По начинается новый этап жизни и творчества, который длится около двух лет и завершает филадельфийский период. Он оказался весьма плодотворным в творческом плане, но по-житейски очень тяжелым — одним из самых трудных в судьбе писателя. Его можно назвать периодом больших, но несбывшихся надежд — иллюзий, которые вели поэта, но которым, в том числе и по вине самого Эдгара По, не суждено было исполниться.

Первая и самая большая иллюзия — конечно, надежда на выздоровление горячо любимой жены Вирджинии. Люди той эпохи имели богатый опыт «общения» с чахоткой. Опыт в подавляющей части скорбный: болезнь не жалела ни старых, ни малых, ни мужчин, ни женщин, косила богатых и бедных, хотя среди последних жертв было, конечно, куда больше. Но бывали и чудеса — случались исцеления. Надеялся на чудо, хотя не признавался в этом даже себе, и Эдгар По.

Подчиняясь ритму «ужасных и бесконечных колебаний между надеждой и отчаянием», протекало и почти все дальнейшее существование поэта. Отчаяние погружало в сумеречные состояния, принуждало пить, надежда — окрыляла, побуждала к работе и творчеству. И хотя в унисон «ужасному» ритму развивалась вся дальнейшая жизнь, все-таки «колебания» эти наиболее яростно проявлялись именно в филадельфийский период — слишком свежи были впечатления и потому так остра рефлексия.

Вторая иллюзия была связана с надеждой обрести наконец синекуру, которая смогла бы обеспечить его семье стабильный доход. По был очень близок к этому — почти достиг желаемого. Но, как увидит читатель, по сути, — сам упустил свой шанс.

И, наконец, третья. Судя по всему, она представлялась самой близкой и досягаемой (и, возможно, была самой желанной), но оказалась самой иллюзорной. Это мечта о собственном журнале, которая так вдохновляла Эдгара По. Но и в том, что и этого не случилось, была изрядная доля его вины.

Впрочем, обо всем по порядку.

14 мая 1842 года в газете «Сэтеди ивнинг пост», которой теперь также владел талантливый мистер Грэм, появилось объявление, что «мистер Руфус У. Грисуолд, джентльмен, известный утонченным вкусом и наделенный талантами», приступил к обязанностям редактора «Журнала Грэма». Немного позднее, уже в майском номере, сообщалось, что «мистер Эдгар А. По вышел из редакции», но журнал желал своему бывшему редактору всяческих успехов и не сомневался, что ему «будет сопутствовать удача».

После первого сильного приступа болезни, после недель ужасной слабости, проведенных в постели, состояние жены пошло понемногу на улучшение. В марте она начала вставать. Тогда же, в марте, Эдгар По сочиняет мрачную историю-арабеску «Маска Красной смерти». Нет сомнения, что цветовую палитру новеллы определила яркая алая кровь, хлынувшая из горла Вирджинии в январе. Рассказ был опубликован в майском номере «Журнала Грэма» — последнем, в выпуске которого принимал участие Э. По.

То есть все говорит о том, что он вышел из пике. Но затем заболел сам. Что это было? Очередной приступ внезапной слабости, что по непонятной причине спорадически обрушивалась на поэта? Или последствия алкогольной интоксикации? По этому поводу информация отсутствует. Однако едва ли на этот раз болезнь длилась долго — потому что уже в апреле Э. По, как мы помним, исполнился решимости вернуться к обязанностям по журналу и наведался в офис. Что из этого вышло, мы тоже помним.

Оказавшись без работы, без средств к существованию, обремененный долгами, в состоянии «ужасного просветления», он вновь пишет в Вашингтон Фр. Томасу, умоляя «срочно подыскать» какую-нибудь должность, иначе он «содрогается» при мыслях о будущем.

Томас, как всегда, оперативен и очень быстро ответил своему другу, что вскоре, вероятно, появится возможность пристроить его на службу в филадельфийскую таможню, поскольку, как он узнал, состав ее намерены сменить и сделают это после того, как будет назначен новый руководитель. Когда имя его станет известно, Томас переговорит со своим знакомым, Робертом Тайлером, старшим сыном президента, чтобы тот «замолвил словечко».

25 мая Эдгар По ответил Томасу:

«То, что ты сообщил мне касательно ситуации в таможне, вдохнуло в меня поистине новую жизнь. Едва ли какое-либо иное предложение могло подойти мне более. Если бы мне удалось получить это назначение, я бы смог осуществить свои самые амбициозные планы. Оно покрывало бы все текущие издержки да к тому же оставляло время для размышлений, а замыслов много… Даже если бы жалованья едва хватало на самое насущное, я был бы положительно счастлив. Ты скажешь от моего имени мистеру Тайлеру, как я ему благодарен и искренне признателен за его участие в моем деле?»

В письме Томас, узнавший об отставке своего друга, судя по всему, из объявления в газете, интересовался ее причинами. Вот что ему ответил По:

«Сообщение о том, что я расстался с компанией Грэма, совершенно правдиво… Наше сотрудничество закончилось майским номером. В будущем, время от времени, я планирую помещать там свои тексты. Мое место занял Грисуолд. Причина моей отставки — несогласие с жеманным характером журнала — с ним я ничего не смог поделать — я имею в виду все эти слащавые картинки, модные фасоны платьев, ноты и истории о любви. Более того, жалованье, что платили, не соответствовало той работе, что мне приходилось выполнять. С Грэмом у нас не было противоречий и непонимания, он на самом деле весьма благородный, хотя и слабохарактерный человек».

Как мы видим, По не открыл приятелю всей правды. Но «жеманный характер» «Журнала Грэма» действительно вызывал у него отвращение. Впрочем, те же претензии в свое время имелись у него и к детищу Бёртона. Странно, талантливый и проницательный журналист, неужели он не понимал, что все эти «слащавые картинки, модные фасоны платьев, ноты и истории о любви» — весь этот гламур XIX века — во многом и обеспечивал широчайший круг подписчиков? Тем более что тогда (да и сейчас) женщины составляли большую часть читателей. Трудно себе представить, как его журнал обходился бы без всего этого? Если он считал, что коммерчески успешный журнал можно делать без статей и картинок о моде, без банально-слезливых историй, то — если бы ему удалось осуществить свою мечту — жизнь заставила бы изменить взгляды. В противном случае детище его ожидала бы печальная участь. Ну и, конечно, Э. По явно задело, что Грисуолду Грэм положил оклад больше — тысячу долларов в год. Отсюда и ремарка: «жалованье… не соответствовало той работе, что приходилось выполнять».