Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

И действительно, никто еще не верит в возможность войны, за исключением небольшого числа представителей интеллигенции, среди которых – Уэллс и Барбюс. Но большинство не верит уже и в мир, созданный в таинственном горниле Женевы.

Военный министр Мажино констатирует: «Все институты, созданные в 1919 и 1920 годах, неспособны привести к чему-либо. И министры или главы государств, которым больше не удается заставить признать свои национальные или социальные права, начинают слушать тех, кто говорит им о непосредственных действиях. Наконец, французскую Академию буквально захватило следующее суждение Жюля Камбона:

“История Франции после мировой войны 1914–1918 годов – это история колебаний. Следовало ли нам вести себя по отношению к Германии таким образом, чтобы заставить ее забыть позор поражения? Или же, наоборот, мы должны были использовать все возможности, чтобы помешать ей вновь собраться с силами? Политические писатели покажут на примере нашей страны, насколько губительны последствия нерешительности”».

Одним словом, в последние дни 1931 года одни были полны решимости возвратиться к политике силы, другие продолжали возлагать надежды на Лигу Наций, но понимали, что надо поспешить придать ей некоторую эффективность.

В обстановке такого брожения умов в Париже под покровительством Школы мира, руководимой директрисой журнала «Эроп нувелль» Луизой Вейс, был созван Международный конгресс по разоружению.

Но националистические круги, тайно поддерживаемые Пьером Лавалем, сразу же принимают решение сорвать торжественное заключительное заседание конгресса с помощью грубой провокации.

Вечером в пятницу, 27 ноября, большой зал Трокадеро.

Эдуард Эррио, окруженный послами и министрами иностранных дел более чем сорока государств, председательствует на торжественном заключительном заседании этого конгресса.

Но едва он начал свою речь, как в задних рядах партера поднимается оглушительный шум, который никак не прекращается. Председатель, конец речи которого теряется в этом шуме, предоставляет слово германскому католику доктору Йосу. Тогда начинается беспорядочная какофония свиста, топота и подражания крикам животных. Вся аудитория начинает протестовать.

Эррио вновь берет слово:

– Разум должен господствовать над чувствами, а не подчиняться им…

Но продолжение его речи тонет в страшном шуме. Среди присутствующих начинается резкая перебранка, а затем и драки. Вскоре обстановка превращается в кромешный ад. Послы Соединенных Штатов, Англии и Германии наблюдают за происходящим с некоторой опаской, поскольку неожиданно «Боевые кресты» приступают к штурму сцены, и в конце концов в этой невообразимой суматохе видно, как председательское место Эррио занимает предводитель «Боевых крестов» полковник де ля Рок, который зачитывает доклад на тему «По каким причинам нам не надо разоружаться».

На следующий день националистские газеты уделяют большое внимание «победе в Трокадеро». А в палате одна за другой вносятся интерпелляции с требованием попытаться найти подлинных организаторов саботажа конгресса по разоружению.

Эррио в яростном гневе. Он обрушивается на Тардье, который объясняет поведение националистов их любовью к родине. «Любить Францию, – громко восклицает Эррио, – это не значит устраивать провокации и наносить оскорбления в присутствии иностранцев!»

Эффект, произведенный за границей, намного превосходит тот, какого ожидали организаторы скандала, начиная с Пьера Лаваля.

«Франция, – говорят там, – не заботится более о судьбах мира, она стала нетерпимой ко всякой другой точке зрения, кроме ее собственной».

Что касается дипломатического корпуса, то он полагает, что этот инцидент произошел своевременно, ознаменовав собой конец эпохи.

У Бриана больше нет сил бороться, болезнь угнетает его. Совершенно обескураженный, он отменяет заседание Европейской комиссии, намеченное на конец месяца. А туманным утром 9 января он пожимает руки своим сотрудникам, собравшимся на Кэ д’Орсэ в одном из салонов нижнего этажа, и затем уезжает на свою ферму в Кошрель. Его скромный багаж был отправлен накануне. Он берет с собой только старый кожаный портфель, на котором видна уже несколько потертая надпись: «Министр иностранных дел».

В то же утро Пьер Лаваль располагается на Кэ д’Орсэ.

По ту сторону Рейна – сенсация! Берлинская биржевая газета «Бёрзенкурир» пишет: «Пан-Европа Бриана была только “Пан-Версалем”, а сам Бриан был лишь улыбающейся маской французского эгоизма».

Немецкий писатель Зибург, очень модный тогда в Париже, который носится со своей особой «немца, любящего больше всего Францию», пишет:

«Все же Бриан был дверью Франции, открытой в мир. Сегодня Франция захлопывает эту дверь!»

Очень грустный Поль-Бонкур отвечает:

– Вы увидите, как в несколько месяцев Европа полностью изменит свой облик, так же как меняет его провинциальный город, когда опустеет место народного гулянья, закроются ставни и погаснет свет. В 1930 году была великая Лига Наций, но вы увидите, что к 1933 году останутся лишь разъединенные страны.

Второго февраля 1932 года в большом застекленном зале Секретариата Лиги Наций собралось совсем мало народу. А ведь это был день торжественного открытия той самой Международной конференции по разоружению, которой более десяти лет ждал весь мир.

Ее открытие задержалось еще на один час. Заседает Совет Лиги Наций, ибо японо-китайская война бушует и со всех сторон раздаются протесты против преднамеренного бездействия великих держав. В Лиге Наций царит возмущение:

– Если бы только Франция, Англия и Америка приняли решение применить по отношению к Японии экономические санкции, то конфликт был бы ликвидирован!

В застекленном холле, разбившись на группы, беседуют «поборники разоружения». Так французский военный министр Андре Мажино называет делегатов, которые вот уже в течение шести лет ведут дискуссии в Лиге Наций.

Поскольку перспектива всеобщего разоружения пробудила в народах большие надежды, ни одно из правительств не хочет быть «тем правительством», которое положит конец этим комиссиям и комитетам, хотя бесплодность их всем ясна. Теперь каждый только и норовит взвалить на других ответственность за провал.

– Ваша подготовительная комиссия, – говорит в заключение Мажино, – перестала быть местом, где ведется конструктивная созидательная работа в области международных отношений, и превратилась, мягко выражаясь, в поле деятельности для дипломатических махинаций!

Однако Мажино дает согласие на новый французский план разоружения, только что представленный Тардье.